Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
Шрифт:
И не было ни одной профессии, подходящей обоим.
В биографиях замечательных людей они читали, что те чуть ли не с младенчества предчувствуют свое призвание и затем всю жизнь следуют ему.
Но Андрей и Виктор были обыкновенными провинциальными хлопчиками, и никаких за ними талантов не замечалось, и в школе они учились средне, ни к какому предмету не чувствуя особенной нежности.
А если уж правду сказать, и мечты их были невысокого роста. Не собирались они стать знаменитыми. Не мечтали о почестях и славе. Им хотелось только найти себе по душе место в жизни, в самой гуще ее, на главном направлении, как сказали
Мечты к обыкновенным мальчикам обычно приходят из книг, из рассказов отца или учителя или в наши дни — с экрана. Но в 1930 году романтичнее всяких книг и фантастичнее любых фильмов были газеты. Книги еще не успели описать и песни не успели еще воспеть то, что было фантастичнее всяких легенд и вымыслов: жизнь, творимую руками людей тридцатого года. Для мальчиков из Чибиряк даже объявление в «Комсомольской правде» под рубрикой «Куда пойти учиться» звучали тревожной музыкой. И если они читали описание боев на КВЖД, им уже хотелось стать пограничниками, а если сообщалось о походе «Седова» к Северной земле — моряками или полярниками. И они пошли бы вслед за геологами на Урал, где только что открыли советский калий, о чем сообщалось сегодня, если бы на следующий день не узнали из газет о первом полете советского дирижабля над Москвой. Их мотало от мечты к мечте: все было заманчиво, и все сразу же тускнело перед новым видением.
Напрасно обижался на них секретарь комсомольской ячейки, которому уже надоело предлагать им на выбор путевки в техникумы и маршруты на новостройки.
— Та что вы, як женихи, все приглядываетесь? — досадовал он. — Берите любое. Нигде не пропадете.
Он не понимал, что они и впрямь были женихами — сватались к жизни. И боялись ошибиться в выборе. В семнадцать лет кажется, что выбираешь раз и навсегда, на всю жизнь. Семнадцатилетние люди — очень серьезные люди.
И напрасно секретарь ячейки соблазнял их «условиями» и льготами. Нет, ни сытой жизни, ни богатства, ни покоя, ни карьеры, ни даже славы не искали они. Они знали: пойдут работать — будет зарплата, станут учиться — получат стипендию. Они не были избалованы. Их не испугали бы ни нужда, ни лишения. Снежная яма полярника или дырявая палатка геолога казалась им куда заманчивее, чем любой загородный дворец; пропахший дымом солдатский кондёр в котелке над костром — вкуснее любых ресторанных яств. Это-то им было ясно. Неясно было — что же все-таки лучше: снежная яма полярника или дырявая палатка геолога?
А они всем ребячьим сердцем своим предчувствовали, что есть где-то их собственная доля, их судьба, их удача. Надо только найти ее, и неизвестно было, где искать, — на воде или под водой, в облаках или на земле, в каракумских песках или в далекой Арктике.
И только под землей никогда — в мечтах своих не искали они своей доли...
Они были простые, славные и честные ребята, с глазами жадными и любопытными, с понятиями о мире туманными и бескорыстными, с мечтами смутными и беспокойными, с душой, широко открытой добру, — и я очень хочу, чтобы вы полюбили их, как я их люблю, и пошли вместе со мной и с ними до конца этой книги, рассказывающей об их судьбе.
2
И еще один день прошел, и два, и неделя, а они все не трогались с места. Простодушные петухи удивленным «кукареку» будили их на заре: «кукареку», вы еще тут, ребята?
Отец Андрея насмешливо
И все-таки было любопытно поглядеть, что выберет сын.
«Беда, не гораздый он! — с сожалением думал об Андрее отец. — Не моторный, ох не моторный!»
Досадно: тихим, молчаливым, даже робким рос сын. Не было в нем современной бойкости, развязности, дерзкой отваги; смущался на людях, краснел при девушках. Он далеко не пойдет!
«Так все и будет за Виктором тянуться, — с горькой насмешливостью думал отец. — Виктор бедовый!»
А ребята все искали свою дорогу. Они бродили по городу, как по перрону вокзала, нетерпеливо скучая. Они уже были не здешние, проезжие люди; вот ударит третий звонок — и они уедут. Они уж простились со всем, с чем следовало проститься, и отодрали от сердца все дорогое и милое, что надо было отодрать. И поезда то и дело проходили мимо них, дразня огнями, а их поезда все не было.
Теперь Виктор захотел стать киноартистом. Где-то услышал он, что есть такой институт, в Москве: не нужно ни экзаменов, ни путевок туда, надо только иметь красивую морду, и из тебя артиста сделают. Он был красивый парень и знал это. У него было гибкое и упругое тело, глаза, полыхающие черным пламенем, дерзкий, разбойничий рот. Он имел привычку поджимать и прикусывать нижнюю губу, так и казалось, что вот он свистнет. Мальчишки дразнили его цыганом, девчата из-за плетней поглядывали с нежным страхом. Его-то примут в артисты.
Но что тут делать с Андреем? Куда девать его разлапистую, медлительную походку, соломенные волосы и этот простодушный вихор над лбом? Разве в комики?
«Ну, там видно будет!» — решал Виктор. Он не любил думать о препятствиях, когда чего-либо страстно хотел. Препятствия раздражали его, он просто от них отмахивался. Он всегда загорался от одной искры, так же быстро он и остывал. У него был темперамент кузнеца, а не токаря.
— Москва, брате, столица... кино... а?.. — растроганно бредил он, — А може, талант у нас? Може, это и есть то самое?
Андрей слушал молча. Он никогда не спорил с Виктором, он и не умел спорить. Терпеливо выслушивал буйные фантазии товарища. Молчал. Как будто соглашался даже. А потом тихо, словно извиняясь, бормотал:
— Ни. Не хочу.
И сразу подрубал мечту под корень.
Виктор приходил в ярость.
— Та будь ты проклят, Андрий, чого ж ты хочешь? — чуть не плача, кричал он.
А Андрей так же молча, только чуть наклонив голову и сбычась, выслушивал брань товарища и снова говорил свое, тихо и упрямо:
— Ни. Не хочу.
Уже тянуло от воды сентябрьским холодком, за рекою желтели рощи, желтые листья проступали сразу, и вдруг, в одну ночь, как морщинки на лице засидевшейся в невестах девки, наступала осень; в отвергнутых мальчиками техникумах начались занятия: и раките над Пслом надоело оплакивать отъезд ребят; стали желтеть и ее листья.
Однажды мальчики не пошли на Псёл. Осточертело смотреть, как, торопясь, пробегает мимо них река, будто есть у нее какая-то важная цель впереди, а до бездельных мальчишек на берегу ей нет и дела.