Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
Шрифт:
Он опять прилег на койку. Его знобило. Он натянул одеяло. «А на шахте я не могу больше, как хотите!» Вез славы еще можно прожить, — как жить с худой славой?
Пришли ребята с демонстрации — мокрые, счастливые... Пустыня, в которой лежал дотоле Виктор, вдруг заселилась голосами, смехом, жизнью, беготней.
Подошел к койке Андрей, участливо посмотрел на друга.
— Ну как, легче?
— Нет.
У Виктора действительно началась лихорадка. В эту ночь он плохо спал; тревожно метался на горячей постели, рвал с себя одеяло, бредил... Смутно вспоминал он потом чью-то прохладную ладонь на лбу, обрывки видений,
— Надо доктора позвать! — вдруг услышал он над собой знакомый голос.
Он очнулся. Было утро. Вокруг койки собралась вся смена: ребята были уже в шахтерках.
— Мы сейчас к тебе доктора позовем! — повторил Светличный, и его голос прозвучал участливо, дружески.
Виктор увидел встревоженное лицо Андрея, испуганное — дяди Онисима; ему стало неловко, досадно, он вдруг рассердился: что они в самом деле! Я же еще не умер!
— Мне... доктора... не надо! — прохрипел он. — Не надо! — И приподнялся на локтях, злой и взъерошенный.
Светличный снова посмотрел на него, на этот раз долгим-долгим взглядом. Но ничего не сказал, молча отошел. Остался один Андрей. Он беспомощно топтался на месте, не зная, чем помочь другу.
— Отчего же ты не хочешь доктора, Витя, а? — умоляющим голосом спрашивал он. — Мы ж хорошего доктора найдем, не сомневайся!
— Мне... доктор не поможет...
— Як же не поможет? Он же доктор, учился этому...
— Отстань! — тихо попросил Виктор, и Андрей смолк.
Растерянно топтался он у койки, переступая с ноги на ногу, — топтуном его еще мать прозвала, — потом побежал куда-то, принес кувшин с водой, поставил на табуретку подле кровати Виктора.
— Может, тебе пить захочется...
Ему вдруг захотелось приласкать товарища, — никого на этой шахте не было для него дороже, — но он не знал, как это делается. Не целоваться же! В их давней и крепкой дружбе нежностей никогда не было. Они стыдились нежностей, они не девочки.
Между тем во второй раз, и уже настойчиво, сердито, гудел гудок «Крутой Марии», требовал Андрея в «упряжку». Андрей еще раз посмотрел на товарища и, словно извиняясь, сказал:
— Так я пойду, Витя, а?.. — Он подождал ответа и. не дождавшись, убежал.
Виктор остался один. И обрадовался, что остался один. Присутствие ребят раздражало его. Они, правда, ни словом, ни взглядом не напоминали ему о том, что произошло. «Проявляли чуткость», словно сговорившись. Но их молчание было еще оскорбительней. Лучше бы уж ругали в открытую, как он сам себя ругает, только бы не молчали! И не прятали бы от него своих насмешливых или сочувственных глав. Их все равно не спрячешь! С той минуты, как взошел Виктор на помост, глаза товарищей стали ему страшнее любых, пусть самых резких и беспощадных слов.
Неожиданно пришел врач, добрый разговорчивый старичок.
— А ну, покажитесь-ка, молодой человек, что тут у вас? — Он стал внимательно выслушивать больного. — Так, так, чудесно, хорошо!.. — весело приговаривал он при этом. — А ну, дышите! — Виктор послушно исполнял все, что требовал доктор: высовывал язык, дышал и не дышал, а сам все время думал: «Был ли доктор на собрании? Знает ли? Отчего об этом молчит, не спрашивает? Или тоже проявляет чуткость?»
— Ну-с,
Днем зашел дядя Онисим, комендант, зашел специально проведать больного. То ничего, ничего! Пройдет! — сказал он. — У меня у самого в каждом легком по вагонетке угля, а дышу! И хорошо, замечательно дышу. Это через то, что я углем дышу. Оно ж, як голубиное дыхание, — естество!..
Он хотел развеселить болящего, с тем и пришел. Стал рассказывать всякие басни про шахту. Ни про что другое он и не мог бы рассказывать, потому что ничего другого и не знал. Всю свою жизнь провел он под землей; на поверхности только отсыпался.
— Это с того у тебя приключилось, — неожиданно сказал он, — что ты ж некрещеный.
— Что?.. — рассеянно переспросил Виктор.
— Некрещеный! Раньше бувало, як новичок в шахту едет, ему обязательно скажут; ты ж, хлопче, не забудь в шахте под благословение подойти, не то пропадешь! Завалит тебя или так убьет... «А к кому ж, спрашивает, подойти? Разве ж на шахте поп есть?» «А как же! Без попа нигде нельзя. Есть специально шахтерский поп. Отец Спиридон. У ствола стоит. К нему и подходи». А у нас действительно стволовой был Спиридон. Мужик бородатый, видный. Ну, дадут ему сигнал, что новичок едет, — он уже готов. Новичок из клети вылезет, оглянется, видит — действительно стоит Спиридон. Стволовые и тогда балахоны носили, с капюшоном, как и сейчас. Верно, на монаха смахивает, и борода — чистый поп. Новичок шапочку скинет, да и к ручке, робя... «Благослови, отец Спиридон!» А тот, сукин сын, ведерко возьмет — специально имел! — да мокрым помелом и благословит: «Благословляю тебя, раб божий, в шахте ишачить, на хозяина горб гнуть! Аминь!» Вот як бувало... — И он засмеялся.
Виктор бледно улыбнулся тоже.
— От! — продолжал старик. — От як бувало... А вы... вы ж шахты так и не бачили. Э, ни! Разве ж теперь шахта? Теперь — курорт!.. Добрее стала шахта к человеку, — а ни завалов, а ни выпалов. И работа легче. Ты скажи, пожалуйста, — удивился он, — все человеку мало! От теперь на машину все переложить хотят. Только и слышно кругом: механизация та механизация... Ой, предчувствую я, заведут-таки моду, чтобы в белых перчатках уголек рубать.
Но Виктор уже не слушал его. С тоской думал он, что завтра, послезавтра снова придется лезть в шахту, законуриваться, долбить уголь, толкаться боками о породу, головою о кровлю, как птица в клетке.
— Так не понравилось тебе у нас? — тихо и словно невзначай спросил дядя Онисим. Он давно уж сидел молча и смотрел на Виктора внимательно и печально.
— Да, не понравилось.
— Ну-ну! — обиженно покачал старик головой. Потом встал и сказал с сердцем: — Эх, не видали вы горя, привередники, маменькины сынки! Легкого вы пуха люди... тьфу! — И ушел рассерженный.
Обед Виктору принесла уборщица тетя Нюша. Он съел его равнодушно, без аппетита, даже не заметив, что ест.
В это время вернулись ребята с шахты. Они вошли, продолжая горячий спор, возникший, вероятно, еще под землей.