Собрание сочинений в четырех томах. Том 3
Шрифт:
И капля, радостная и тревожная, полная ожидания, по мере того как становилась больше и тяжелее, отрывалась и летела вниз, сверкая всеми цветами радуги. Она была молода, и ей страстно хотелось счастья, и она летела принести его другим, и мир казался ей прекрасным.
Внизу, куда она летела, дымились туманы и веяло мглой и сыростью глухих ущелий. Но ей казалось, что она вечно будет лететь мимо отвесно уходивших вверх скал, зеленых мхов, темных расщелин, из которых местами, как змеи, свешивались корни.
Вершина уходила вверх,
Но печальная это была картина. Хлеб с пустым, выжженным солнцем, колосом стоял, шелестя одной соломой, скот понуро бродил по сгоревшей траве, и люди были печальны и неприветливы — внизу не было воды. Когда-то здесь с горы сбегал шумный поток, орошая всю долину, но много лет назад огромный скалистый обвал загородил ему ложе, и он частью ушел в расщелины, частью изменил направление и стал сбегать по другому скату горы. И здесь внизу воцарились засуха и жажда.
«Полечу я, — сказала себе капля, — полечу я туда, упаду светлой росинкой в чашку цветка или проберусь в колосок пшеницы, освежу их, и они повеселеют, и люди будут благословлять меня, им я принесу счастье, и меня там тоже ждет радость и счастье...»
Только так подумала капелька и радостно полетела быстрее, возле мелькнула скалистая поверхность, и она ударилась о плоский камень и расплылась, как расплывается упавшая слеза. Это было до того неожиданно, что на мгновение все кругом смешалось и исчезло.
«А... что это, — проговорила она, когда прошло несколько секунд, — что такое случилось?»
Серые скалы, гранитные глыбы мощной грудой недвижно лежали вокруг. Кругом было пусто и дико. Не было видно ни лесов, ни долин, ни людских жилищ, даже дымившие мглой ущелья были далеко внизу. Только на холодном камне вместо радостной, игравшей радугой капельки виднелось влажное расплывшееся пятно.
«Что же это? Куда же делась сила и призраки счастья? Зачем грело солнце, зачем родилась я? Как хочется жить, как хочется воротить прошлое, радостное и тревожное! Всему конец».
И она жила, и тоска сосущая, смертельная, жила с ней.
И, неподвижно нагроможденные, лежали каменные глыбы.
— Тысячелетия лежим мы, придавив тяжкой грудой бока горы, и нет человеческой силы, которая бы поколебала нас, и будем неподвижно лежать, пока стоит мир. Куда же ты, глупая, летела и зачем ты упала сюда? Поделом же тебе.
— Вели бы только умереть...
Поднялось солнце, обошло гору, передвинуло тень на другую сторону. Жгучие лучи упали на дикий камень, и... капелька высохла.
А солнце подымалось все выше и сильнее пригревало вершину. Снежинки таяли и падали вниз светлыми каплями. Каждая капелька думала долететь до той долины,
II
Пришла осень.
Леса зачервонели и стали осыпать листву, и можно было далеко видеть и человека и зверя между оголившимися деревьями. По утрам лужицы затягивались длинными игольчатыми кристаллами. Прозрачен был воздух, и очертания далеких гор выступали отчетливо и резко.
Солнце стало меньше греть, и снега, лежавшие на вершине, стали все меньше обтаивать. Но в том месте, куда всё падали и умирали капельки, проточилась тонкая, невидимая глазу трещина.
«Ну, что ж, — подумала скала, — пускай себе», — и продолжала неподвижно лежать.
Пришел мороз и слегка подморозил воздух. На другой день ударил более крепкий мороз, и лед внутри скалы расширился, несмотря на сильнейшее сопротивление, раздалась недвижная гранитная масса, и расщелина побежала через всю скалу до самого низу.
Тяжкий удар пронесся по горе и потряс ее от основания до вершины, и пошло по всем скалам и ущельям:
«Слышите!.. Слышите!.. Слышите!..»
«Да, да, да, да... да...» — откликнулось им со всех сторон.
И долго не могли они успокоиться, и ходило, отражаясь и замирая, эхо.
Подняли головы люди, посмотрели вверх и сказали:
— Наверху что-то делается.
А наверху только сделалось то, что скала расселась надвое, и побежали от этой расщелины во все стороны тонкие трещинки.
«Нет, нельзя так, — думала огромная скала, — надо поправить беду».
И стала она засыпать расщелину камнем, галькой и истертым известняком, и поползли туда оползни, и затянули ее всю до самых краев.
«Слежится, и все будет по-старому», — думала она и продолжала оставаться такой же угрюмой, одинокой и неподвижной, дожидаясь зимы.
Пришла зима, и, крутясь, загудели метели.
День и ночь стал валиться снег, и там, где были расщелины, лощины и промоины, росли сугробы, все сравнивая и покрывая, и лишь голые скалы, обвеваемые ветром, уныло и бесплодно подымались среди снежных полей.
Мертво и пусто сделалось кругом, и никто уже тут не думал о будущем, о счастье, не вспоминал прошлого. Даже птицы и звери спустились ниже, в область сосны, ели и кустарников. А высоко вверху в разреженном пространстве, где стоит вечный холод, так же безучастно неслись перистые облачка, которые состояли из тонких ледяных кристаллов.
Раз перистые облака, предвещавшие всегда мороз, спустились ниже и посинели. Потеплела земля. Пошел от нее туман и пар.
Подул с юга ветер и принес оттепель. Порыхлели и грузно осели снежные сугробы. Просочилась сквозь них натаявшая сверху вода, наделала ходов и стала пробираться по расщелинам осевшей скалы, и зажурчали по всем направлениям невидимые ручейки.