Собрание сочинений в десяти томах. Том 2
Шрифт:
– Весной землемер приезжал, пустила ночевать, так он дела-то не делал, а и на кухню, и в сад, и по комнатам – всюду нос свой принялся совать, а нос длинный у него, такой проныра, – сказала тетушка…
– Вот действительно проныра, – ответил Иван Васильевич, – вы бы его щелкнули по носу, а, кстати, что это не видно ваших племянниц?
Тетушка смолчала, Иван Васильевич покосился, на глазах у нее стояли слезы, и старушечьи, губы опустились углами вниз.
– В угловой, батюшка, ляжете, а закуску на ночь с бабой пришлю, – сказала она и повела гостя
Иван Васильевич живо подбежал к окну, просунулся в сад и стал слушать, раздумывая, как бы увидать девиц.
Немного погодя вошла высокая и простоволосая баба с подносом, на котором стоял холодный ужин…
– Послушай, красавица, – сказал ей Иван Васильевич, – отчего у вас все прячутся, я ведь не волк.
– А кто прячется? Мы никого не боимся, все на виду, – нараспев ответила баба, поведя глазами.
– А где же ваши барышни?..
– Барышни спать пошли… У нас ложатся спозаранку; как стадо пригонят, молочка парного попьют и лягут…
– И никто у вас не бывает, ни с кем не знакомы?
– Зачем, наши барышни очень себя соблюдают…
– Ох, баба лукавая, сама-то ты себя соблюдаешь ли?
Баба сейчас же удивилась и подняла черные брови…
– А вы откуда знаете?..
– Все знаю, на аршин под тобой вижу; знаю, например, что барышни ваши наверху живут.
– Ох, батюшки.
– И комната их направо по коридору…
– Вот и неправда – налево.
– Ты от сада считаешь?
– Ну да.
– А я от крыльца. Как тебя зовут?
– Анисья.
– Щекотки боишься?
Тут баба совсем растерялась; Иван Васильевич, пощекотав ее для вида, выспросил между смехом все, что надо, и на прощанье шлепнул по спине; баба убежала. А он задул свечи и, посмотрев, не бегают ли собаки, выпрыгнул в сад.
Все окна были темны, кроме последнего наверху, завешенного шторой. Напротив росла осина, дерево ненадежное, но Иван Васильевич все-таки рискнул: подпрыгнув, ухватился за ветку и полез наверх, выбирая крепкие сучки; в уровень раскрытого окна пригнулся и в щель не совсем задвинутой занавески увидел угол ковра, на нем туфельку, пару той, что лежала в кармане, и край тяжелого кресла, должно быть у кровати. Вслед за этим услышал он ровный голос. Это сестра сестре читала вслух «Обрыв».
«Вот черт, хоть бы ветер подул, – подумал Иван Васильевич, – или веткой, что ли, отогнуть занавеску…»
– Ах, ну что же из этого, – вдруг перебил чтение тоненький взволнованный голос, – ты сама видишь – писатель вывел самых лучших девушек, и все-таки одна не выдержала…
– Сегодня, право, Анюта, не узнаю тебя, – ответил голос читавшей, – ты взволнована… Неужто тебе нужна вся эта грубость…
– Все-таки любопытно… Ты говоришь, мы должны жить, как чистые ангелы… Какие мы ангелы… вот роман читаем: сама же ты рассказывала – на прошлой неделе всю ночь офицер тебе снился…
– И я тоже страдаю, потому что мы земнородные… Пойми – каждая девушка хранит небесный огонь. А мужчина смертный –
– Почему же его и не отдать, если им так уж нужно, – помолчав, негромко возразила Анюта; Иван Васильевич завозился в листве…
– Какая ты ничтожная, как хочется тебе всей этой будничной гадости… Неужто ты не в силах сломить желание; ужасно, у каждой из нас словно жернов привешен… Будь сильной, Анюта; ведь если в лесу с тобой повстречаются волки, ты не захочешь, чтобы съели тебя…
На это Анюта ничего не ответила, вздохнула только и попросила:
– Варя, погадай мне.
Иван Васильевич, сощуря глаз, вытянул шею и увидел: на ковер вступила босая нога и пролетел за нею белый подол юбки…
Варя принесла карты и, раскладывая их, заговорила:
– Ну что гадать – только расстраиваться… Конечно, и для нас придет день, как и для всякой девушки, так уж лучше не думать о нем, не ждать, оттягивать… Из умных станем мы обыкновенными, из прозорливых – слепыми… Узнаем и роды и смерть… Но что это – смотри, как легли карты! Тебе грозит опасность. На сердце красный валет. Ты что-то скрыла, Анюта, будто вблизи нас злая воля. Враг… Туз. Постой, я разложу еще…
Стало вдруг очень тихо. И за окном и в комнате. Шелестели только листья… Вдруг Варя воскликнула с испугом:
– Смотри, опять те же карты! Рукой моей кто-то водит…
– Покажи, покажи…
– Нельзя… Я чувствую, кто-то у нас за окном… Вслед за этим слышно было, как на ковер прыгнули девичьи ноги; занавес, отогнутый пальцами, распахнулся, выпустив свет в густую листву, и через подоконник перегнулась Варя; две косы ее упали наперед, шея вытянулась. Она вскрикнула и взялась за раму: из листвы глядело на нее усатое лицо с блестящими глазами.
4
Если бы Иван Васильевич был на земле или невысоко над ней, он спрыгнул бы и удрал конечно. Но сейчас он вцепился только покрепче в ветви и молчал…
– Кто вы? – спросила Варя…
– Аи! – крикнула изнутри Анюта…
– Я случайно сюда попал, – ответил, наконец, Кремер, – хотел передать туфельку – вы потеряли ее…
– Это – моя, дайте сюда! – воскликнула Анюта и появилась в окне рядом с сестрой. Обе они были в ночных кофточках и белых юбках… У Анюты золотые волосы были окручены вокруг головы, щеку ее и ухо заливал свет лампы, худощавое лицо Вари осталось в тени…
– Дайте туфлю и убирайтесь, – сказала Варя, – иначе я позову на помощь…
– Что ты, все услышат, стыд какой! – перебила Анюта. – А вы не свалитесь? Ведь это вы приехали сегодня на тройке?.. Господи, какой смешной, полез на дерево…
И, хлопнув ладошами, она принялась смеяться… Кремер поглядел вниз: под деревом, ворча, уже сидели собаки…
– Ну, уж я теперь ни за что не слезу, – сказал он, – извините, я подслушал ваш разговор…
– Какая гадость, – воскликнула Варя…-
– Нет, отчего же, я бы на вашем месте пригласил советчика… Вопрос очень сложный…