Собрание сочинений в пяти томах Том 2
Шрифт:
Мало-помалу мадемуазель начала замечать торговца леденцами, который останавливался под ее окном, чтобы вытереть себе лоб и освежиться. Пока она была в руках своих горничных, она временно лишена была возможности исполнять свое призвание — очаровывать и привязывать к своей колеснице мужчин. Мадмуазель была недовольна такой потерей времени. И вот, вдруг, является этот разносчик — правда, не подобающая, казалось бы, цель для ее стрел — но как-никак, принадлежащий к тому полу, с которым она рождена была вести войну.
Однажды вечером, бросив на него дюжину холодных, будто не замечающих взглядов, она
— Разносчик, — проворковала она, в то время как Сидони расчесывала ее тяжелые каштановые волосы, — вы не находите, что я очень красива?
Разносчик грубо засмеялся и посмотрел наверх, поджимая тонкий рот и обтирая лоб полосатым, красным с синим, платком.
— Н-да, из вас вышла бы чудная обложка для журнала, — нехотя ответил он. — Это там разбираются, кто красив, да кто некрасив. Не по моей это части. Если вам нужны цветочные подношения, обратитесь в другое место, между девятью и двенадцатью. Кажется, дождь будет.
По правде сказать, очаровывать уличного разносчика то же, что убивать кроликов в глубоком снегу. Но в ней взыграла кровь охотника.
Мадемуазель вырвала из руки Сидони длинный локон и бросила его вниз.
— Разносчик, есть у вас возлюбленная с такими волосами, такими длинными и мягкими? И с такими красивыми руками?
Она протянула руку, как Галатея после совершившегося чуда.
Разносчик резко загоготал и начал приводить в порядок развалившуюся пирамиду печенья.
— Играйте назад! — сказал он вульгарно. — Никаких комплиментов вы от меня не получите. Этим товаром не торгую. Я слишком навидался видов, чтоб меня можно было одурачить пучком волос и свежеотмассированной рукой. Я уверен, что вы будете очень хороши при свете огня, под пудрой, намазавшись, и с оркестром, играющим «Под старой яблоней». Но ежели вы думаете меня скрутить — музыка, играй разлуку! Я против перекиси водорода и гримировальных ящиков. Кроме шуток, скажите, вы не думаете, что будет дождь?
— Разносчик, — нервно сказала мадемуазель, и губы ее раскрылись и на подбородке ее появилась ямочка, — вы не находите, что я красива?
Разносчик осклабился.
— В чем дело? — сказал он. — Надоело платить агентам за рекламу? Сами стали себя рекламировать? Кстати, я еще не видал вашей физиономии на сигарных коробках. Как бы то ни было, такая женщина еще не сфабрикована, которой удалось бы скрутить меня. Я знаю вашего брата от гребешков до шнурков на ботинках. Дайте мне хорошую торговлю и кусок говядины с луком в семь часов, да трубку и вечернюю газету, — так пусть сама Лилиан Рассел не трудится делать мне глазки. Ни черта не выйдет!
Мадемуазель надулась.
— Разносчик, — сказала она нежным и глубоким голосом. — Вы все-таки скажете, что я красива. Все мужчины это говорят — и вы скажете.
Разносчик засмеялся и достал свою трубку.
— Ладно, — сказал он, — мне ко двору пора. В вечерней газете есть рассказ, который я читаю; люди ныряют, ищут затопленное сокровище на дне, а пираты следят за ними из-за скалы. И ни на земле, ни на воде, ни в воздухе нет там ни одной женщины. Добрый вечер.
И он покатил свою тележку вниз по переулку, к заплесневелому двору, на котором он жил.
Не поверил бы
Однажды она высунулась далеко за подоконник, но она не вызывала его на бой и не мучила его, как делала это обыкновенно.
— Разносчик, — сказала она, — встаньте и посмотрите мне в глаза.
Он встал и посмотрел в ее глаза с неприятным смехом, точно водил пилой по дереву. Он вынул из кармана трубку, повертел ее и задрожавшей рукой положил обратно в карман.
— Довольно, — с тихой улыбкой сказала мадемуазель, — мне надо идти к моей массажистке. Добрый вечер.
На следующий день продавец леденцов явился и остановил свою тележку под окном. Но он ли это был? На нем был новенький, с иголочки, костюм из светлой клетчатой материи. Галстук у него был ярко-красный, и в него была воткнута блестящая булавка в виде подковы, почти натуральной величины. Башмаки его были вычищены, загар на щеках немного побелел, руки были вымыты. Окно было открыто, но в окне не было никого, и он ждал, стоя под ним и подняв свой нос кверху, как собака, надеющаяся получить кость.
Мадемуазель пришла с Сидони, которая несла за ней ее тяжелые волосы. Она взглянула на продавца леденцов и улыбнулась ему ленивой улыбкой, тотчас заменившейся выражением скуки. Она сразу увидела, что выиграла игру, и ей надоела охота. Она стала разговаривать с Сидони.
— Хороший был денек сегодня, — заговорил разносчик — Первый раз за весь месяц сторговал по первому разряду. Заработал на Мэдисон-сквере. А похоже, что завтра будет дождь? А?
Мадемуазель положила на подушку, на подоконнике, две кругленькие ручки, а на них подбородок с ямочкой.
— Разносчик, — нежно сказала она, — вы меня не любите?
Разносчик встал и облокотился о каменную стену.
— Леди, — прерывающимся голосом заговорил он, — у меня есть восемьсот долларов на книжке. Разве я сказал, что вы не прекрасны? Возьмите у меня все деньги и купите на них ошейник для вашей собаки.
В комнате мадемуазель раздался звук, словно зазвенели сто серебряных колокольчиков. Смех наполнил переулок и ворвался во двор, что было так же необычайно, как если бы туда проник луч солнца. Мадемуазель стало весело. Сидони, как верное эхо, присоединила свое замогильное, но преданное контральто. Разносчик, по-видимому, начал понимать их смех. Он в смущении хватался за свою булавку с подковой. Наконец, мадемуазель утомилась и повернула к окну свое красивое, раскрасневшееся лицо.