Собрание сочинений в пяти томах Том 3
Шрифт:
Док пришел и посмотрел на меня сквозь решетку; я был окружен грязными солдатами, у меня отняли даже сапоги и манерку. Док казался чрезвычайно довольным.
— Алло! Янки! — сказал он. — Ну что? Входите понемногу во вкус острова Джонсона?
— Док, — сказал я, — у меня только что было свидание с консулом Соединенных Штатов. Я вывел из его слов заключение, что мое настоящее положение не лучше, чем если бы моя фамилия была Розенцвейг и я гулял бы по Кишиневу во время погрома. По-видимому, морское вмешательство в мою пользу со стороны Соединенных Штатов ограничится тем,
— Это не входит в мои привычки, — ответил Док Милликин, — заниматься зуболечением без боли, когда у какого-нибудь янки прорезывается глазной зуб. Так «Звезды и Полосы» не пришлют флота, чтобы обстрелять деревни колумбийских людоедов? Что? Скажите, «видишь ли ты на заре испещренное звездами знамя»? Что же это случилось с военным департаментом? Да, это великая вещь — быть гражданином страны золотой валюты, не правда ли?
— Лупите их, как хотите, Док, — сказал я. — Мы, кажется, действительно дали маху в иностранной политике.
— Для янки, — сказал Док, надевая очки и принимая более мягкий тон, — вы не так уж плохи. Если бы вы родились южнее, мне кажется, я бы даже вас полюбил. А значит, теперь, когда ваша страна повернулась к вам спиной, вы пришли за помощью к старому Доку, после того как вы сожгли его хлопок, украли его мулов и освободили его негров? Так это, янки, или не так?
— Так, — сказал я от всего сердца. — И поставьте поскорее диагноз. Через две недели вам останется сделать только мое вскрытие, а я не хочу, чтобы меня ампутировали, если можно избежать этого.
— Ну, — сказал Док деловым тоном, — вам нетрудно будет выкарабкаться из этой каши. Деньги все устроят. Вам придется, правда, подкупить целую шеренгу, начиная с генерала Помпозо и кончая человекоподобной обезьяной, охраняющей вашу дверь. За десять тысяч долларов можно обделать все дело. У вас есть деньги?
— У меня? — сказал я. — У меня в кармане один чилийский доллар.
— Ну, тогда, если у вас есть последнее слово, произнесите его, — сказал старый бунтовщик. — Звяканье ваших финансов напоминает мне погребальный звон.
— А вы измените метод лечения, — сказал я. — Созовите консилиум, прибегните к радию, выкрадите меня.
— Янки, — сказал Док Милликин, — я знаю, как вам помочь. Только одно правительство в мире может вызволить вас из беды, и это — Американская Конфедерация, самое великое государство, когда-либо существовавшее.
Я сказал Доку то же самое, что ты говорил мне: «Позвольте, Конфедерация не государство. Ее ликвидировали сорок лет назад».
— Это военная ложь, — ответил Док. — Конфедерация так же сильна, как Римская империя. На нее ваша единственная надежда. Только вы в качестве янки должны пройти через некоторые предварительные обряды, прежде чем вам окажут официальную поддержку. Вам придется дать присягу на верность правительству Конфедерации. Тогда я гарантирую, что она сделает для вас все, что может. Что вы на это скажете, янки? Это ваш последний шанс.
— Если вы дурачите меня, Док, —
Док Милликин на минуту призадумался и предложил мне следующую формулу присяги:
— Я, Барнард О'Кифи, янки, здоровый телом, но республиканец духом, сим клянусь передать мою преданность, уважение и верность Американской Конфедерации и ее правительству за то, что данное правительство своей официальной властью вернет мне свободу, спасет меня от заключения и смертного приговора, которые я навлек на себя порывистостью своего ирландского характера и общим кретинизмом, свойственным янки.
Док ушел, сказав, что немедленно вступит в переговоры со своим правительством.
Можешь себе представить, что я испытывал. Через две недели меня ожидал расстрел, и моей единственной надеждой была помощь государства, которое скончалось так давно, что о нем вспоминают только в день юбилея. Но это было все, на что я мог надеяться, и почему-то мне казалось, что у Дока в рукаве его старого пиджачишки было спрятано и что-нибудь посущественнее этих фокусов-покусов.
Через неделю старый Док снова заглянул в тюрьму. Я был искусан блохами, настроен несколько саркастически и чертовски голоден.
— Что, не видать в заливе ни одного броненосца Конфедерации? — спросил я. — Не слышно никаких звуков, говорящих о приближении кавалерии Джеба Стюарта? Стонуолла Джексон не подбирается крадучись с тылу? Если да, то сообщите мне, пожалуйста, утешьте!
— Помощь не могла прийти так скоро, — ответил Док.
— Чем скорее, тем лучше, — сказал я. — Я ничего не имею против того, чтобы она поспела за целых четверть часа до моего расстрела. Если вы случайно увидите Борегара, или Альберта Сиднея Джонсона, или какой-нибудь другой вспомогательный корпус, махните им, чтобы они поторапливались.
— Ответ еще пока не получен, — сказал Док.
— Не забывайте, — сказал я, — что осталось только четыре дня. Я не знаю, как вы оборудуете это дело, Док, — сказал я, — но мне думается, я спал бы спокойнее, если бы у вас было живое государство, отмеченное на карте, — вроде Афганистана, Великобритании или царства старичины Крюгера, которое могло бы взяться за это дело. Я не высказываю неуважения к вашей Конфедерации, но мне невольно кажется, что мои шансы выпутаться из этой истории значительно понизились с того момента, когда генерал Ли сдался.
— Это ваш единственный шанс, — сказал Док. — Нечего фыркать на него. Что сделала для вас ваша родная страна?
За два дня до утра, назначенного для моей казни, Док Милликин появился снова.
— Все в порядке, янки, — сказал он. — Помощь прибыла. Американская Конфедерация предпримет шаги для вашего освобождения. Представители правительства прибыли прошлой ночью на фруктовом пароходе.
— Молодчина! — сказал я. — Молодчина, Док! Наверное, это морская пехота с пушкой Гатлинга. Я полюблю вашу страну всей душой.