Собрание сочинений в пяти томах. Том 5
Шрифт:
— Я не знаю, — начинает кандидат народной партии, — на кой ч…
— Простите меня, — твердо говорит Тикток. — Я вас очень прошу хранить молчание, пока я не представлю отчета. Меня просили заняться этим делом, и я распутал его. Во имя чести Франции я прошу, чтобы меня выслушали с должным вниманием.
— Само собой разумеется, — ответил председатель. — Мы выслушаем с удовольствием.
Тикток стоит в середине комнаты. Электрическая лампа ярко освещает его. Он кажется воплощением ума, силы, хитрости и сметливости.
Общество
— Когда мне сообщили о грабеже, — начинает Тикток, — я первым долгом допросил коридорного. Он ничего не знал. Я пошел в Главное полицейское управление, они тоже ничего не знали. Я пригласил одного из полицейских в ресторан выпить. Он рассказал мне, что раньше в десятом участке был цветной мальчишка, который крал вещи и хранил их, чтобы они были найдены полицией. Но однажды он не оказался на условленном месте, и его послали в тюрьму.
Тогда я начал соображать. Ни один человек, подумал я, не унесет в кармане носки народного кандидата, не завернув их в бумагу. Он не захотел бы проделать это в гостинице. Ему нужна бумага. Где он может ее достать? Конечно, в конторе газеты «Государственный деятель». Я пошел туда. За конторкой сидел молодой человек с зачесанными на лоб волосами. Я знал, что он писал статью на общественную тему, потому что на конторке перед ним лежала женская туфелька, кусок пирожного, веер, наполовину выпитый коктейль, букет роз и полицейский свисток.
— Можете ли вы мне сказать, не покупал ли кто-нибудь у вас газеты в истекшие три месяца?
— Да, — ответил он, — мы продали один номер вчера веером.
— Можете вы описать человека, купившего газету?
— В точности. У него синеватые усы, бородавка между лопатками, и он страдает коликами.
— Куда он пошел?
— На улицу.
— Тогда я пошел…
— Подождите минутку, — сказал кандидат народной партии, встав со стула. — Я не понимаю, на кой ч…
— Я вас еще раз прошу соблюдать молчание, — немного резко сказал Тикток. — Вы не должны были бы прерывать меня в середине моего отчета.
— Час спустя, — продолжал Тикток, — я проходил мимо пивной и увидел за столом профессора фон Бума. Я знал его в Париже. Я тотчас же подумал: «Вот он». Он боготворит Вагнера, питается лимбургским сыром и пивом в кредит и в состоянии украсть какие угодно носки. Я прокрался за ним в дом полковника Сан-Витуса и там, воспользовавшись удобным случаем, схватил его и сорвал с его ног носки. Вот они.
Драматическом жестом Тикток бросил пару грязных носков на стол, скрестил руки и откинул назад голову.
Кандидат народной партии с громким криком ярости вскочил вторично со стула.
— Будьте вы прокляты! Я скажу то, что хочу. Я…
Другие два члена народной партии, находившиеся в комнате, холодно и сурово посмотрели на него.
— Правда ли то, что здесь рассказали? —
— Клянусь, это ложь! — ответил он и дрожащим пальцем указал на демократического председателя. — Вот кто придумал весь этот план. Это дьявольская нечестная политическая проделка, чтобы провалить на выборах нашу партию. Получило ли это дело огласку? — спросил он, повернувшись к сыщику.
— Я разослал всем газетам письменный отчет, — сказал Тикток.
— Все потеряно! — сказали члены народной партии, повернувшись к выходу.
— Ради бога, друзья мои, — умолял кандидат, следуя за ними, — клянусь небом, что я никогда в жизни не носил ни одной пары носков. Все это подлая предвыборная ложь!
Народники повернулись к нему спиной.
— Зло уже нанесено, — сказали они. — Все уже узнали про эту историю. Вам остается только снять вашу кандидатуру.
Все покидают комнату, кроме Тиктока и демократов.
— Идем вниз в ресторан и разопьем шипучку на счет нашего комитета финансов, — предложил председатель исполнительного комитета демократической партии.
ОСТАТКИ
(сборник рассказов)
Метель {24}
(Перевод Э. Бродерсон)
Ночь распростерла свои мрачные крылья над ущельем Потерянной реки, и я дал шпоры своему коню и быстро помчался по направлению к ранчо Гнедая лошадь, потому что все предвещало метель.
Я был знаком с Россом Куртисом, владельцем ранчо, и знал, что буду радушно принят, во-первых, потому, что он был всегда гостеприимным хозяином, а во-вторых, потому, что он любил поговорить.
На мой оклик из ворот усадебного дома, который находился в самой «пасти» ущелья, высунулась чья-то рука и взяла за уздцы моего усталого коня. А несколько минут спустя я уже сидел с Россом у пылающего камина в столовой усадебного дома, состоящего из четырех комнат. К столовой, не отделяясь от нее дверью, прилегала кухня.
В ней я мельком увидел коренастого человека с обветренным лицом, с профессиональной уверенностью расхаживающего вокруг раскаленной плиты. На его серьезном лице нельзя было ничего прочесть — это могло быть лицо великого мыслителя или человека, не привыкшего вовсе мыслить.
Мелкий сухой снег пробивался сквозь щели балок, и, несмотря на весело горящий камин, в комнате было холодно. Мы сидели и болтали, вздрагивая от нервности и от сквозняков. Росс очень кстати вспомнил о бутылочке, которая стояла у него в шкафу, и мы устроили себе горячий грог.