Собрание сочинений в пяти томах. Том первый. Бремя страстей человеческих. Роман
Шрифт:
— Кажется, я не слишком приветливо обошлась с вами утром,— сказала она.— Понимаете, я ведь вас не ждала, а вы свалились как снег на голову.
— Ничего, ничего.
На душе у Филипа сразу стало легко. Он был несказанно ей благодарен за каждое ласковое слово.
— Почему бы вам не подсесть к моему столику? — спросил он.— Никто вас сейчас не ждет.
— Ну что ж, пожалуй.
Он смотрел на нее, не зная, что сказать; мучительно придумывал какую-нибудь фразу, чтобы задержать ее подле себя; ему хотелось высказать ей, как много она для него значит. Но, полюбив всерьез, он потерял способность говорить
— Где же ваш приятель со светлыми усами? — спросил он.— Я давно его не видел.
— Вернулся в Бирмингем. Он там работает по торговой части. В Лондоне бывает только наездами.
— Он в вас влюблен?
— А вы у него спросите,— ответила она со смехом.— Ну, а если даже влюблен, вам какое дело?
На языке у него вертелся резкий ответ, но он учился сдерживать себя.
— Не знаю, почему вы так со мной разговариваете,— вот и все, что он позволил себе сказать.
Она посмотрела на него своим равнодушным взглядом.
— Я вам как будто совсем ни к чему,— добавил он.
— А что мне до вас?
— И в самом деле, ничего.
Он потянулся за газетой.
— Уж очень вы горячий,— сказала она, заметив его движение.— Ни с того ни с сего обижаетесь.
Он улыбнулся и посмотрел на нее с мольбой.
— Хотите доставить мне удовольствие? — спросил он.
— Смотря какое.
— Позвольте проводить вас вечером на вокзал.
— Ну что ж, пожалуй.
Он ушел домой, но в восемь часов, когда закрылось кафе, уже поджидал ее на улице.
— Какой-то вы чудной,— сказала она, выйдя из кафе.— Я вас не пойму.
— По-моему, понять меня вовсе не трудно,— ответил он с горечью.
— Кто-нибудь из наших девушек видел, что вы меня дожидаетесь?
— Не знаю, мне все равно.
— А они над вами смеются. Говорят, что вы в меня врезались по уши.
— Вам-то ведь это безразлично,— сказал он сквозь зубы.
— Ну-ну, опять раскипятились!
На вокзале он взял билет и сказал, что проводит ее до дому.
— Вам, видно, время девать некуда,— сказала она.
— Я могу проводить время как мне заблагорассудится, верно?
Между ними все время назревала ссора. Ведь он ненавидел себя за то, что ее любит. А ей словно доставляло удовольствие его унижать, и с каждой новой обидой в нем все больше накипала злоба. Но в этот вечер она была настроена дружелюбно и даже разговорчиво, рассказала ему, что родители ее умерли, и дала понять, что служит не для заработка, а ради собственного удовольствия.
— Тете не нравится, что я служу. Дома у нас всего вдоволь. Вы, пожалуйста, не думайте, будто мне непременно надо зарабатывать себе на жизнь.
Филип знал, что она говорит неправду. Эту ложь подсказало ей нелепое тщеславие мещанской среды, считавшей труд ради заработка позорным для женщины.
— У нас очень хорошие знакомства,— добавила она.
Филип не мог скрыть улыбку, и она это заметила.
— Чего вы смеетесь? — вспыхнула она.— Вы что, не верите?
— Разумеется, верю,— ответил он.
Она поглядела на него с подозрением, но тут же не смогла удержаться от соблазна поразить его роскошью, в которой выросла.
— У моего отца был свой кабриолет, и мы держали трех слуг. Кухарку, горничную и дворника. А какие у нас росли розы! Люди даже останавливались у калитки и спрашивали, чей это дом,— такие
Они сидели друг против друга в поезде, и Филип, слушая ее с сочувствием, был на седьмом небе. Его забавляла и немножко трогала ее наивность. Ее щеки чуть-чуть порозовели. Он думал о том, каким блаженством было бы поцеловать ее в подбородок.
— Как только вы пришли в кафе, я сразу подметила, что вы настоящий джентльмен в полном смысле слова. Чем занимался вам отец?
— Он был врачом.
— Джентльмена сразу видно. В них что-то есть, сама не знаю что, но только их всегда узнаешь с первого взгляда.
Они шли вдвоем со станции.
— Сходим еще разок в театр? — сказал он.
— Ну что ж, пожалуй.
— Почему бы вам хоть раз не сказать: «С удовольствием»?
— С чего бы это?
— Ладно, все равно. Давайте условимся когда. В субботу вечером вас устраивает?
— Ну что ж, пожалуй.
Они договорились, где встретиться, и тут заметили, что подошли к ее углу. Она протянула руку, и он задержал ее в своей.
— Послушайте, мне ужасно хочется звать вас Милдред.
— Зовите, если хотите, мне все равно.
— А вы зовите меня Филипом, ладно?
— Хорошо, если запомню. Мне куда удобнее звать вас мистер Кэри.
Он слегка притянул ее к себе, но она отступила.
— Это еще что?
— Вы не поцелуете меня на прощание? — шепнул он.
— Бесстыдник!
Она выдернула руку и быстро пошла домой.
Филип купил билеты на субботу. В этот день она освобождалась не раньше обычного, и ей некогда будет поехать домой переодеться, но она собиралась утром принести с собой платье и надеть его в кафе. Если у заведующей будет хорошее настроение, она отпустит ее ровно в семь. Филип согласился ждать ее на улице, начиная с четверти восьмого. Он не мог дождаться этого вечера, надеясь, что она позволит ему поцеловать ее в пролетке на обратном пути из театра. В экипаже мужчине удобно обнять женщину за талию (в этом большое преимущество экипажа перед такси), а такое удовольствие с лихвой окупало все расходы.
Но, когда в субботу Филип пришел в кафе пить чай и заодно окончательно условиться с ней о свидании, он встретил на пороге мужчину со светлыми усами. Филип уже знал, что фамилия этого человека Мюллер. Он был натурализованный немец, в Англии жил уже много лет и писал свою фамилию Миллер, на английский лад. Филипу доводилось слышать, как он разговаривает. Миллер говорил по-английски свободно, хотя и с легким акцентом. Зная, что немец ухаживает за Милдред, Филип жестоко ревновал. Он утешал себя только тем, что Милдред — женщина холодная, хотя отсутствие у нее темперамента очень его огорчало; считая, что она не способна к страсти, он думал, что сопернику повезет не больше, чем ему. Но сейчас у него упало сердце: он сразу же подумал, что неожиданное появление Миллера помешает свиданию, которого он так ждал. Он сел за столик, терзаясь дурными предчувствиями. Милдред подошла к нему, приняла заказ и принесла чай.