Собрание сочинений в шести томах. т 1

Алешковский Юз

27

Короче, Поленька стала мне подсовывать на опытах то одну книженцию, то другую… каких только книг не перечитал я, кирюха во время экспериментов, и это при том, что читать начал рано, да еще пионервожатая Шурка, снабжала меня "Половым вопросом" Августа Фореля и очень шухарными заветными русскими сказками – много чем еще… Поленька набрала столько данных, что уже и разобраться в них не могла… прямо как в анекдоте: ни стирать, гадюка, ни стряпать не умеет, зато ебаться – золотые руки… без научного руководителя не могла она хренакнуть причинами по следствиям и наоборот, чтоб выбить из гнозиса ебучего хоть какие-нибудь вшивенькие выводы… не тянула девушка на это – способность к науке – не гондошка… зато несло от нее иногда – гад буду, как в самый, сука, час пик в духотище трамвая "Аннушка"… каких я только, повторяю, книг не проглотил: "Дон-Кихот", "Три мушкетера", "Двадцать лет спустя", "Отверженные", "Идиот", "Анна на шее", "Милый друг", Жюль Верн, штук двадцать ЖЗЛ, Вальтер Скотт, "Тихий Дон", не говорю уж Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лесков, оба Толстых и так далее… авторов всех названий тут не перечислить, ну тех, от которых у меня торчал, но, если хочешь знать, хорошие писатели, как в старину,

очень существенно поддерживают душу… как и телу, ей бывает не легко – она не курва с котелками… а о разной книжной шелупони – просто презираю говорить… она превращает мужиков в импотентов, девушек и женщин – в замороженных щук… ты хули пристал-то?.. да, от Поленьки разило, кажется, гормонами-ферромонами… потому что, мудила, в природе любая самка привлекает самца веяниями той же Пионы Здановой – вот почему… разумеется, у нас с тобой все иначе… мы же самцы, поэтому не пахнем – только петушимся, козлы, кукарекаем, гребешками хвалимся, рогами бодаемся, тетеревушничаем, серенады поем, громыхаем – кто бивнями, кто хвостами, кто мускулатурой, то есть выябываемся и выябываемся… Поленька показала свои записи нашему Академику… в первую графу "Оптимальная эрекция", раз уж интересуешься, попали «Охотничьи рассказы», «Вий», «Шинель», «Отелло», «Золотой осел», Мопассан, где все про еблю и интриги либедухи… от жалости к «Мухе-Цокотухе», у меня еще в детдоме от торчал, когда паучок данную растяпу в уголок поволок… ну что еще?.. само собой, «Преступление и наказание», «Наполеон», «Мороз и солнце – день чудесный…», «Занимательная астрономия» и другие такие же науки, «Обломов», «Книга о вкусной и здоровой пище»… но, вот что удивительно, кирюха, сам не знаю почему – ничто меня не раззадоривало сильней книжонки царского режима «Как самому чинить сапоги, штиблеты и ботинки?»… приятственно было читать «Анну Каренину»… рюмочки-стаканчики… только я считаю, что не сама она, видите ли, воздала себе, а это Лев Толстой совсем уж в жопу оборзел… это ж надо ж – взбеленился от того, что приличная женщина страдала телом и душой, сердечнейшей желала ласки, поэтому и трахнулась с Вронским из-за безоглядной любви… совершенно правильно поступила, честь ей в истории литературы, а по жизни – трижды хвала… правда, от концовки этого романа мой не то что б не шевелился – да мне, блядь, вообще хотелось не дрочить, а завыть от переживания за героиню, ни за хуй брошенную писателем под паровоз: «эх, выйду я на рельсу, на самую середину, пущай мне отрежет хуй, сукиному сыну»… не о маме будь сказано… жаль, что «Анушку» выселили из Москвы, жаль… по-жигански, запрыгивал я иногда на подножку, официально брал билет – я здесь такой же, дамы и господа, дженльмен, как все вы… левая моя неподвижно висит на гладенькой такой держалке, правая, завязавшая, в основном, щипал которой, солидно так полеживает в кармане.. хули там рада? – она счастлива, что ни у кого не надо тырить лопатники, сумочки вскрывать, снимать с висулек рыжие котлы, а из внутряков, нажопников и скул мастерски вытягивать получки и прочие бабки, большей частью тоже ворованные… я по запаху чуял честных граждан и всяких артельных прохиндеев, директоров гастрономов и прочих теневил… этих было мне не жаль, но ладно – хули отвлекаться?.. с этой, с точки зрения эрекции, – остоебенило мне трекать о книгах… они ведь сочиняются больше для души, чем ради материально-телесного низа, как говорит Влада Юрьевна, и я ей верю – она не КПСС, не блокнот-агитатора… ну хули ты пристал?.. всех названий, повторяю, не перечислить… сам потом разберешься что к чему.

Короче, Академик Хреново просмотрел данные Поленькиных опытов. Проверил статистику, сам подправил кое-что. Потом однажды говорит:

– Есть у вас, Поленька, научное любопытство, есть. Почему же вы не смогли, так сказать, подмахнуть резюме? Буду короток. Истинная литература имеет отношение не к члену Николая Николаевича, а к его, надеюсь, просыпающемуся духу, хотя ваш подопытный – человек феноменально возбудимый. У него даже от двух слов «женский туалет» иногда эрекционирует, не то что от Мопассана. Так что, Поленька, работу вы до конца не довели, закономерности основной не выявили, но вы способны, у вас имеется импозантная исследовательская страстишка. В науке все средства хороши, кроме доносов. Сами-то литературой интересуетесь?

– Постольку-поскольку.

– Очень скверно. Повторяю: художественная словесность, она же литература, имеет отношение к человеческому духу, а не… сами знаете к чему. А ты, Коля, порадовал меня. Не так прост и низок человек, каким он кажется порою. И в вас, шалопае, есть искра Божья! Есть! – Тут он велел Поленьке удалиться и, главное, не подслушивать нас, и продолжал: – Надоела, небось, работенка?

– Да, – отвечаю, – завязывать пора. После «Дон-Кихота» очень уж трудновато стало дрочить, главное, страшновато. Чем я, думаю, тут занимаюсь, когда каждому порядочному индивиду надо продолжать сражение с ветряными мельницами?

– Понимаю тебя, Коля, понимаю. У меня пострашней на душе мука, чем твоя, хотя грех соизмерять наши с тобой муки. Ты вот просто дрочишь, пользуясь твоим выражением. А мы все чем, по-твоему, занимаемся?

– Суходрочкой, что ли? – говорю, не подумав даже как следует, а Академик Хреново до потолка чуть не подпрыгнул.

– Абсолютно точно! Вот именно – самой что ни на есть су-хо-дроч-кой! Вся советская, Коля, и мировая наука – сплошная суходрочка на девяносто процентов, правда, я немного преувеличиваю. А марксизм-ленинизм? Это же садо-мазо-онанизм. Твоя хоть не только безобидна, Коля, суходрочка, но и полезна никогда незалетавшим леди. Сравни с ней, сколько крови пролито марксизмом-ленинизмом в одной только его лаборатории – в России. Море! Да, море, ни капли никакого не имеющего отношения к плодоносной молофейке! Все вокруг – суходрочка! Партия дрочит, правительство онанирует и наоборот. Наука мастурбирует, всем кажется, что вот-вот заорет какой-нибудь искалеченный Кимза: «Внимание – оргазм!»… наконец-то, Господи, всеобщее настало облегчение, станция "Конечная" имени Светлого Будущего, наш паровоз дальше не пойдет, просьба освободить телячьи вагоны – пиздец коню, если вновь воспользоваться твоим экспрессивным выражением… Утопия, фантасмагория, дикий бред. Ты, Николай Николаевич, подрочил, побаловался, похалтурил, но слегка преобразился. Не погибла в тебе личность, как, собственно, не погиб

Человек от суходрочки советской власти и ее, так сказать, сраной утопии. Придет, надеюсь, пора, когда Человек, если тебе верить – а я верю – завяжет таскать гречневую крупу в авоське, да и займется достойной жизнедеятельностью. Хватит, скажет, дрочить. Подрочили, ети их масть, понавыдумали фригидных национальных идей, идиотских утопий, садистических терроров, кровавых диктатур. Время за живое дело приниматься, а о многолетней суходрочке, даст Бог, потомки наши с улыбкой вскоре будут вспоминать. Ты чем хотел бы заняться, завязав, как потешно и тафтологично говоришь, с мастурбацией онанизма?

Веришь, кирюха, о себе я так тогда подумал: ну, на что ты, козел, способен после детдома, щипачества, отсидок, главное, продрочив и испытываясь столько лет в НИИ?.. подумал и вдруг вспомнил, что мой непонятно почему вставал, как штык, от старой потрепанной, книжонки «Как самому починить сапоги, штиблеты и ботинки?».

– Сапожником, говорю Академику, пойду работать, так как люблю и уважаю простое это дело. Думаю, что закончу ветеринарный, буду лечить бездомных псов, для начала мы с Владой Юрьевной уже купили спаниеля – Яшкина. Это его имя, заодно и фамилия. С матом тоже завязываю. Охуенно остоебенило, правда, с этой проблемой завязывать надо постепенно и не окончательно

– Умница! Умница! У нас и сапожники-то все перевелись! Страна не умеет набойку набить по-человечески. Задрочились за все эти годы свершений и побед, вслед за тобой повторяю, ети их масть. Охуенно остоебенило. Попробую не забыть и это твое мудрейшее выражение. Канай, милый Коля, сапожничай – благословляю.

– А как же вы тут без меня?

– Управимся. Пусть дрочит молодежь – ее не задушишь, не убьешь, а на их стипендии де-факто не проживешь. Науку не делают в белых перчатках. В свое время, ради гонимой молекулярной генетики, увы, пришлось дрочить и мне, хотя я любил, как ты, красавицу жену, а в детстве, вроде тебя, никогда не онанировал. А чего я, Коля, если спросят на Страшном Суде, добился? Стала мне понятней тайна жизни? Нет, не стала. Он зе контрари, как говорил Черчилль, то есть напротив, и вот что, друг мой, скажу я тебе по секрету…

Слушай, зубило из Нижнего Тагила, доверяю тебе, как себе… Академик Хреново высказал мне шепотом свою личную тайну, до которой ебаться надо всем МВД и прокуратурам до самого конца света и наступающего Страшного Суда… да-с, прошептал он мне на ухо, я считаю себя личностью, не зря трудившейся в науке… слава Тебе Господи, уму моему и моей душе предстал, увы, невидимый светлый образ окончательной непостижимости тайны происхождения жизни… страшно сказать, но я уверен, что никто никогда не допрет до самого донышка сей дивной тайны… ради восторженного понимания данной непостижимости стоило жить все эти страшные годы… вот, вот, говорит, ты сверхкорректно заметил, Коля, научно-мировые вопросы – пиздец как бесконечны, заебешься дым глотать… пока мы тут с тобою лично колотимся и колотимся голыми жопами об крашенный забор – сия метафора прекрасна! – представь себе, хитромудрые китайцы уже пять тысяч лет бьют поклоны Божеству Великого Незнания… вот отчасти и поэтому вскоре я приду в твою артель чинить штиблеты и непременно порекомендую порядочных для твоей шарашки заказчиков.

Тут табло зажглось «Приготовиться к оргазму»… академик куда-то намылился… а я, знаешь, кирюха, что завтра сделаю?.. не догадаешься, пьяная твоя и опухшая вывеска… завтра же, по-чеховски… это значит, темень ты непроходимая, что в нашей жизни все должно быть вась-вась: и глаза, и мысли, и чувства, и ебальник не скосорыленный, ну и, конечно, лепень с корочками, то есть тряпки конкретных одежд… являюсь, значит, выглядящий по-чеховски, на место работы, собираю по-быстрому книжонки-вещички, включаю мигалку сигнальчика «К работе готов», а сам втихаря, то есть уже чисто по-английски, на цырлах, линяю, линяю, линяю… я им не Ломоносов, которому далеко ходить не надо, и не какой-нибудь буржуазье… слинявши, сажусь в троллейбус «Букашка» и представляю, как Кимза вопит на всю лабораторию: «Внимание – оргазм!» – а кончать-то и некому… в зале Кремлевского дворца разборок – тишина, никто не встает… ты прав – никто не рукоплещет, никаких оваций… заходит Кимза в мою рабочую хавирку, кнокает вокруг, хлопает лупухами, мою читая оставленную ксивенку: «Лично я ебал трудовую книжку – пиздец, завязываю… пусть дрочит Фидель, он же Кастро, на свою Гевару… им там на Кубе делать нехуй, раз на весь народ насрать, а так же ищите комсомольцев-добровольцев по профилю научной суходрочки… поэтому канаю изучать сапожное дело, само собой, держу прицел на ветеринарные проблемы бездомных собак. Всех вас люблю и уважаю. ЦК»… целую, значит, крепко… Кимза бросается к моей Владе Юрьевне, больше ничьей – к исключительно моей… ты погляди, захипежит, это же какой-то чудовищный фак, мердешка, швайзе, конкретный пиздец и разъебитская сила, что делать, Влада, из-за твоего супружника – погибает наука.

А знавшая, между прочим, о подобном плане – Влада, моя любимая, Юрьевна, как я уже не раз ее обучал – культурно другу моему Кимзе ответит:

– Работа, Анатолий Магомедович – не пенис, он же не фаллос, он же не член, он же не Харитон Устиныч Йорк и не лошадь – работа постоит, ничего с ней не случится.

– Стоп!.. объяви мне полностью, кирюха, твои ФИО?.. спасибо, нормально, солидняк.

– Подготовьте, пожалуйста, к опыту, – добавит Влада Юрьевна, – нашего нового сотрудника, почтенного Василия Ивановича Чапова!.. Васек, кирюха, это же ты, гадом быть, я тебя от души поздравляю!.. не понравится – слиняешь!.. если же мама моя отыщется – сразу сообщу, и все мы нашу встречку обмоем в тот же день!.. если же не отыщется – поддадим за ее здоровье, или же печально помянем, так как жисть – есть жисть, а не безбожно злоебучее существование белковых тел.

Москва – 1970 США. Коннектикут. Пять дубков – 2014

КЕНГУРУ

Посвящаю Алексею

1

Давай, Коля, начнем по порядку, хотя мне совершенно не ясно, какой во всей этой нелепой истории может быть порядок.

В том, 1949, году я был самым несчастным человеком на нашей планете, а может, и во всей солнечной системе, хотя чувствовал это, разумеется, только я один. Кстати, личное несчастье – не всемирная слава и не нуждается в признании всего человечества.