Собрание сочинений в шести томах. т.6
Шрифт:
Удивительно ослепительное – в гнетущей тьме ареста, переезда на Лубянку в воронке, унизительных шмонов, отчаяния – прозрение А.В.Д. было кратким, красивым и открывающим зеленую улицу постепенному воспитанию действительно нового – психологически и нравственно – вида человека, что решительно притормозило бы движение народов в погибельные тупики истории, уже сегодня пованивающие уничтожением природы и приближением конца света».
«Нет, нет, дело не в любви к ближнему… нелепо же взывать к выполнению долга любови родительской, сыновьей, братской, до гроба брачной, гражданской, просто благодарно признательной за случайно данный дар существованья и любования красотой Творенья – она либо есть, эта любовь, либо ее нет… насильно – ни ты никого не возлюбишь, да и тебя не полюбит никто из людей и животных тварей… я биолог, черт побери, почему же раньше до меня не доходила необходимость по-иному воспринять заповедь?.. уверен, она, сообразно с желаемыми действиями, должна была бы быть доходчиво основанной и на ясности языка, и на высоких свойствах нашего сознания, особенно, на тех же биологических законах существования, которые с давних пор управляют определенными инстинктами всех видов Флоры и Фауны – именно они, эти
Вскоре – после размышления, спасительного в тот миг для психики – уже в стоячем карантинном пенале, затем на первых допросах, А.В.Д. заметил, что он с любопытством ученого наблюдает за отвратительно человеческими, не укладывающимися в сознании, поведенческими замашками рядовых тюремщиков по отношению к нему, такому же двуногому, яснолицему, говорящему современнику, брату, если не по культуре, то по родимой нации, в конце концов, по родному языку, в конечном счете – пропади он пропадом – по разуму, более жестокому к ближнему даже тогда, когда – вот что самое удивительное – не беспросветно темен он, а более или менее просвещен.
«Если уж, как считал великий Гойя, сны разума рождают чудовищ, то для описания, классификации и систематизации чудовищных безобразий, творимых – на яву, здесь-и-сейчас – не душой, не сердцем, а бодрствующим разумом, производящим идеи, не нашлось бы слов ни в одном из благородных Языков, а красок – ни на одной из палитр, музыка же, как душа, немотствовала бы недоуменно… причем, по причине изначальной инородности добра тому злу, которое способен измыслить на яву и воплотить в нечто геенобезОбразное человеческий разум, на каждом шагу подставляющий Дьявола вместо себя и валящий на эту фигуру все, называемое Злом… причем, человечество – унаследовавшее от предков шедевры поэзии, философские прозрения титанов мысли, мудрость богословов, достижения гениев наук – словно бы намеренно избегает руководствоваться наставлением великого врача Гиппократа: «… только Разум является источником безумия и бреда, страхов и ужасов, которые нападают на нас и днем и ночью»… да я и сам только что вспомнил эту сверх простую, сверх очевидную мудрость».
Вид у размышлявшего А.В.Д. был таким отстраненным от всего и вся, что Дребедень начал беспокоиться и сказал своим шестеркам: «Уж не тронулся ли фигурант, навроде того начальника пароходства?.. тыркните ему что ли нашатыря в сопатку!»
7
– Наличие у себя комнатушки, – очнулся и снова «запел» в этот момент арестант, – я, по понятным соображениям, держал в совершенной тайне от жены, что и вызвало ее ревнивое подозрение в наличии у меня какой-то бедрастой пассии, а затем привело к частым ссорам – почти что к разрыву отношений… от этого, к ужасу моему, страдала дочь, еще раз подчеркиваю, тоже пребывавшая в заблуждении… согласитесь, конспирация есть конспирация… я не имел права быть теленком… благодарю за понимание частностей моего вынужденного поведения, с самого начала ошибочного… нужно уметь взглянуть хотя бы одним из органов зрения в глаза правде, очевидно, старшей сестре исторической необходимости, не так ли?.. согласен с вами, что ее младшей сестрой является главная газета вашей партии, но не будем распыляться по пустякам… так вот, в той комнатушке, в правом от окна углу, под ковриком, вскройте тройку паркетин… естественно, ознакомьтесь с найденным… именной пистолет принадлежит покойному, Царствие ему Небесное, отчиму, пять лет назад погибшему в вашем учреждении… жаль, что не успел я пустить себе пулю в лоб, жаль… письма ко мне моей матери, похороненной в Праге, вас не заинтересуют, там вы найдете кое-что поважнее их… главное, жаль, что я – полнейший идиот! – ничего не успел уничтожить… в общем, действуйте – ваша взяла, имею в виду историческую необходимость.
Втайне восхищаясь заранее обдуманными деталями отлично начатого «Дела номер 2109», он уронил безумно трещавшую голову на руки, затем продолжал: – Из-за нервозной спешки я совершенно зря и, согласитесь, более чем глупо выставил своим первым условием – сохранение лично моей жизни… первое, считайте, пожалуйста, условие – освобождение семьи и собаки, затем их высылка по месту жительства тестя… что касается меня, то Бог со мной… я просто очень хочу жить… вам понятно это чувство?.. пока что вызовите врача, заражение крови в непосредственной близости от мозга может быть очень опасным… не для меня – для вас, гражданин полковник, так что не рискуйте… на сегодня хватит, поверьте, ямщик, мне нечего больше сказать, поэтому и не гоните лошадок… главные беседы – впереди. – Да, пожалуй, на сегодня хватит… увезите арестованного сначала в медчасть, – распорядился Дребедень.
Терпеть повторную обработку глазной раны и промывание едким раствором передних беззубых десен было не трудно – разыгравшийся азарт был своеобразным наркозом; А.В.Д. мастерски сумел превратить свою психику – психику взрослого человека, стоявшего на пороге смерти и желавшего лишь спасения семьи от пыток, – в психику мальчишки, увлеченного самой игрой: в прятки, салочки, лапту, футбол, биллиард, картишки; увлеченного настолько, что мозг работал с вдохновением, знакомым всем
«Черт побери, – сокрушался он, – в патологическую зависимость только от курева попадали, попадают, будут попадать сотни миллионов людей… а мне каюк – прощай участие в создании фармацевтически убойных препаратов, скажем, антиигрина, антиникотина, антиалкоголина и так далее… никогда теперь уже не докопаться до тайн биохимических «процессов века», происходящих в мозгах любителей массовых убийц и сладострастного садизма – Ульянова, Дзержинского, Землячки, Гитлера, Джугашвили и их подручных вроде тупого Дребеденя… и не найти мне гена, ответственного за выработку в этих выродках «тиранического гормона», соблазняющего, постепенно покоряющего, в конце концов, извращающего и губящего психику каждого из них… поэтому и гибнут ни за что, ни про что или истлевают заживо миллионы людей… меня-то лично судьба карает за дело… иначе говоря, поделом тебе, А.В.Д., за прямое соучастие в коллективном преступлении многих российских партий, сделавших возможной – к несчастью происшедшей – «великую октябрьскую»… будь я проклят навеки за соучастие в ней, за страдания всех невинных, за ужас, претерпеваемый Катей, Верочкой, Геном… если б возвратиться в прошлое – клянусь, я бы не промахнулся, как полуслепая кретинка Каплан… непременно, еще в двадцатых, взорвал бы себя вместе с рябой мразью… усы его – в одну сторону, башка, руки, ноги – в другую, фуражка с кителем – в третью… а меня самого – вовсе как не было… так или иначе, первый ход сделан, я раскололся, Дребедень клюнул – это главное… в худшем случае, его зверье хотя бы никого не станет мучать… Господи, помоги… Катю поистезают и посадят, если не укокошат, Верочку бросят в лагерь, а бедного Гена превратят в сторожевую тварь на одной из каторог «первого в мире государства счастливых рабочих и крестьян».
Его отлично накормили, дали – возможно не без изощренного намека на более жестокое «выбивание показаний» – коробку «Герцеговины Флор», легендарных папирос, набиваемых в трубку всесоюзно и всемирно известным идолом «самого демократического в мире советского правосудия».
«Пусть, сволочь, набивает… плевать я хотел на сей намек – сколько бы здешняя нелюдь не выбивала подпись под признанием «активно готовившемся с помощью западных разведок покушении на светлую жизнь вождя, друга, учителя, одновременно, родного отца всех времен и народов»… тем лучше: Дребеденю вовек не догадаться, что «Герцеговина Флор» – мистический знак правильности выбранного мною пути и еще одно подтверждение теории Юнга насчет синхронности и многозначительности смыслов удивительных совпадений, говорящих о почти непознаваемости бессознательного».
Три дня его не дергали на допросы; если бы не разыгравшийся азарт и не страдание из-за семьи и Гена, – покой был бы сладчайшим из отдохновений всей его жизни; он не думал ни о чем, кроме неведомых течений игры, расчитанной на успех; игра сама подсказывала ему психологические финты, детали некоторых ходов и просчитывала разные тактические варианты, приближающие необходимый выигрыш; во-первых, необходимо было довести до сведения высшего начальства, если не самого вождя, неслыханно фантастические, однако пригодные для реализации результаты его исследований; все они были тайком проведены в лаборатории, НИИ еще до учиненного идиотами псевдонауки погрома в генетике; А.В.Д. маскировал их под изучение лысенковских кретинических проблем сельского хозяйства; собственные исследования неожиданно, как это бывает в науке, и привели А.В.Д. к открытию эпохальной важности; наитие говорило о том, что мощный электронный микроскоп мог бы доказать правильность умозрительно представленной структуры двойной спиралевидной молекулы ДНК – хранилища генов; вся теоретическая часть открытия была готова, описаны расчеты и эксперименты, нарисованы диаграммы и схемы сложных – логически и химически единственно правильных, по убеждению А.В.Д. – взаимосвязей в двухцепочной молекуле ДНК азотистых оснований одной цепи с азотистыми основаниями цепи второй; поэтому среди друзей-коллег ходила его шутка: «Нам, генетиками, нечего терять, кроме некоторых цепей»… все это было скопированно, хранилось у надежного коллеги, а реквизит игры подготовлен к изъятию вместе с туфтовым приглашением авторитетного научного журнала к сотрудничеству; надо полагать, все это уже «взято» в заначке комнатушки на Уланском – ход сделан; теперь нужно ждать хода ответного; можно и повспоминать о счастье жизни, кроме того, не мешало бы поспать, поднакопить силенок: впереди полно игровых непредвидимостей.
Когда, не сумев добраться криками до «поганой этой падали», надзиратели растолкали арестанта, он проснулся, опомнился от провала в ничто и снова очень удивился полному отсутствию, обычно возникавших по ночам, сновидений; все они его просто покинули сразу после того сна о Колизее, когда и он, дебилище младое, тупой баран, согласно влился в привычно радостный, в бездумный рев подавляющего большинства прибывших делегатов и гостей; влился, можно сказать, в антицарский, в глумливый грохот подошв и каблуков по пюпитрам, в дружный хор бешеных делегатских проклятий против изощренно хитроумных государственных инициатив и выкрутасов ненавистного самодержавия, гнусно прикинувшегося сверхлиберальным, сделавшего вид, что династическому режиму – крышка; и вот надо же – теперь он готов без конца просматривать на яву странный, к сожалению, своевременно не приснившийся сон – сон, не ставший вещим, слишком поздно начавший карать за постыдность стадного – слепого в прошлом – поведения; он словно бы подразнивал совесть А.В.Д. тезисами Государя Императора; в них таились лучшие из всех, имевшихся в те времена, возможностей и надежд для народов России, более того, Европы, Америки, Азии – всего мира; иногда А.В.Д. казалось, что в камере злорадно и иронически звучит та самая, некогда обольстившая и его, какофоническая «музыка революции»; звучит и на этот раз, как опустившаяся блядь, бесстыдно обнажает свою изначально уродливую сущность, которая – это сликом поздно дошло до многих восторженных «меломанов» – казалась невыразимой исключительно потому, что определением ее нечеловеческих качеств брезговали не только людские языки, но и истинно музыкальные звучания.