Собрание сочинений в шести томах. Том 6
Шрифт:
С первой же встречи в отеле «Тапробана» я понял, что имею дело с большим другом Советской страны, советского народа. Разговаривать с ним — большое удовольствие. У него свой ход мыслей, своя отчетливая логика, ясность суждений. Мы говорили о многом. И о буддизме и о коммунизме. О жизни Христа и о жизни Будды.
О типографских шрифтах и о транзисторах. О профсоюзном движении и фресках Сигирии, которые я все еще собирался поехать посмотреть. Об индийском царе Ашоке и о выносе тела Сталина из Мавзолея.
Сарананкара во все вносил логику и диалектику. «Мертвому мертвое, живому живое, — приблизительно так сказал он о выносе тела Сталина. — Я написал книгу об этом человеке. В буддийском мире, где сильно почтенно к мертвым, вынос тела Сталина был встречен с неодобрением. Но что касается меня, то на месте тех, кто из этого сделал один из поводов для решительных расхождений, я бы так но поступил. «Мертвому
Много было переговорено с его преосвященством о судьбах писательского движения Азии и Африки. Вся беда в том, по мнению Сарананкары, что в этом движении участвуют не столько главные силы литературы этих частей света, а зачастую их подменяют люди, которые как литераторы мелки или даже просто ничтожны, но зато крупны и оборотисты как дельцы.
— Что делать, что делать! — сказал он со вздохом. — Настоящие писатели любят писать, их самих не видно, видны их книги. А те, которые мелькают на трибунах и перед экранами телевизоров, — плохие писатели. Так и получается… Что делать!
Без запасного колеса
1
Николай Яковлевич Тараканов, посол СССР на Цейлоне, дал мне возможность побывать в самых дальних краях острова. На одной из машин советской колонии я через день-два отправляюсь с кем-либо из наших товарищей по маршруту во много сотен миль.
Маршрут избран такой: Анурадхапура — в центре острова, — о которой мне еще говорила госпожа Бандаранаике; самая северная точка, отделенная от Индии Полкским проливом, — город Джафна; затем от Джафны вновь к Анурадхапуре — почти строго на юг; отсюда на восточное побережье в Тринкомали, где, как рассказывают, находится превосходная естественная бухта вроде Порт-Артура; оттуда на юго-запад — к Полоннаруве, которую тоже поминала премьер-министр; дальше — в Сигирию, где знаменитые пещерные фрески, поминаемые всеми без исключения; а оттуда — домой, в Коломбо. По дороге должны быть джунгли — и нетронутые и такие, где ведутся работы по расчистке и освоению; должны быть древние исторические места Цейлона, города, городки, селения, звери в заповедниках и звери просто так, где им вздумается; будут заросли тика, красного дерева, дерева розового, дерева черного; будет все, чем богаты тропики.
Одним не слишком жарким утром наш длинный путь начался от подъезда отеля «Тапробана». За рулем почти белого «оппеля» — симпатичный веселый человек; все в нашей колонии называют его просто по имени, Костей; так же поэтому буду называть его и я.
Машина у Кости бежит резво; очень скоро мы миновали поворот к аэропорту Катунаяке, проехали рыбное царство — городок Негомбо, где не так давно останавливались с сенатором Перерой. Дальше пошли места, неведомые не только мне, по и моему спутнику. Надо было внимательно следить за маршрутом по карте, читать, не прозевывая, надписи на развилках и при въездах в селения, на перекрестках и ответвлениях дорог. Дороги и дорожки сплетались тут в сложные, замысловатые узлы, запутаться в них было несравнимо проще, чем из них выпутаться. Это усугублялось еще тем, что ни сингальского, ни тамильского языков мой симпатичный товарищ не знал совсем, а в английском тоже не был уж очень-то виртуозом.
По временам снова проблескивал по левую сторону машины синий океан, под утренним ветерком на побережье гнулись и шумели кокосовые пальмы. От городка Путталам дорога наша стала загибаться на северо-восток, океан пропал, пальмы кончились, к узкой ленте асфальта с двух сторон подступили степы дремучего, непроглядного леса. Начинались джунгли.
Селений почти нет. Летим в пустынном зеленом ущелье. По временам попадаются слоны, которые из лесных чащ выволакивают к грузовикам и автоприцепам необхватные древесные стволы. Останавливаемся посмотреть на их неторопливую работу. Вот черный слонище размером с подмосковную дачку, впрягшись в толстую железную цепь, спокойными могучими рывками волочит опутанный этой цепью отрезок ствола — некое бревнышко метра в четыре длиной и толщиной, пожалуй, не менее чем в метр с четвертью. По красноватой мелкослойной древесине, открывшейся на срезе, чувствуешь, что дерево это способно утонуть в воде, так твердо оно и увесисто.
По приставленным наклонно к кузову грузовика толстенным слегам четвероногий грузчик вволакивает огромное бревно в кузов, деловито обходит автомобиль вокруг, осматривает, проверяет, хорошо ли бревно уложено; затем удовлетворенно обмахивается метровыми опахалами ушей.
Слон добросовестно работает, а его коричневые погонщики в одних набедренных
Древесина стволов, вытаскиваемых слонами из джунглей, совсем не простая. Там, где на бревнах сделаны затесы или зарубки, мы видим и красное, и черное, и розовое. Это из запасов тех драгоценных древесных пород, на которые веками набрасывались пришельцы из далеких северных стран. В городах Европы и Северной Америки, в тиши кабинетов ученых и писателей, государственных деятелей и крупных аристократов и по сей день поблескивает полированными плоскостями красивая, прочная, никогда не стареющая мебель, исполненная мастерами — артистами своего столярного, краснодеревщицкого искусства. Письменные столы и шкафы для книг, сделанные из такой древесины, если выдвинуть их ящики, раскрыть дверцы, пахнут чем-то приятным, но незнакомым, загадочным. Это десятилетиями, даже столетиями не выветривающийся запах индийских и цейлонских джунглей. Пах-пущее так дерево привезено на север отсюда, с Цейлона, и из соседней Индии; оно срублено давным-давно, но не умирает, долгие годы благоухая живыми, радостными ароматами.
В одном месте мы увидели толпу обезьян, несущихся над нами по деревьям. Обезьяны летели с ветви на ветвь, раскачиваясь, перекидываясь, прыгая. У некоторых из них, очевидно у матерей, спереди, обхватив передними лапами материнскую шею, а задние просунув мамаше под мышки, тесно и цепко держались детеныши.
Мы остановились. Обезьяны ливнем хлынули с деревьев на землю, устремились к автомобилю. Они уже были на его крыше, на капоте, хватались за щетки дворников; мы конечно же тотчас подняли все стекла в дверцах; обезьяны скреблись в окна, корчили нам рожи. Были они крупные — не какие-нибудь замухрышистые мартышки, а макаки; цвет шерсти у них бежевый, кожа на мордах угольно-черная, а вокруг морд шерсть топырится, подобно краям авиационного шлема, образуя над глазами даже нечто похожее на козырек.
Опасаясь, как бы они ни развинтили нашу машину, включаем мотор. Обезьян сдувает как ветром. Стремглав несутся они к деревьям, взлетают на ветви. Но стоит нам выключить мотор, как черномордая банда вновь штурмом устремляется на нас.
Кое-где дело обстоит и по-другому. Обезьяны заняты своими делами, на белый сверкающий автомобиль не обращают никакого внимания. Мы останавливаемся возле них, а они преспокойно сидят на камнях и ищут в шерсти друг у друга поднадоевших им блох. Никакого почтения к своим родственникам, которые от какой-то далекой доисторической развилки пошли иными, не их путями, ни одна не проявляет. Возможно, лохматые гигненистки убеждены в том, что за сотни тысяч лет они достигли ничуть не меньшего, чем эти бледные типы в автомобиле, завернувшиеся от москитов и солнца в цветные забавные тряпки. Типы могут только ходить по земле, а они, хвостатые и рукастые, легко летают с дерева на дерево. У типов даже и хвостов-то нет, с помощью которых можно так ловко раскачиваться в воздухе вниз головой. Но, кажется, некоторых из лесных обитательниц все-таки беспокоит мысль по поводу известных преимуществ образа жизни их вертикализировавшихся родственников. Такие стараются жить вокруг деревень, хотят человеческой еды — воруют вареный рис, печеные лепешки. Эту особенность современных обезьян я заметил еще в Индии. Обезьяны там мало-помалу покидают джунгли, селятся в городских парках, в парках монастырей и храмов, в развалинах, посещаемых туристами. Они пристают к людям, лезут к ним в карманы, требуют приготовленной пищи — вареной, печеной, посоленной…
Останавливаясь по дороге, все разглядывая и всему удивляясь, мы прибыли в Анурадхапуру только к вечеру, усталые, пропеченные солнцем, наглотавшиеся дорожной пыли. Нашли, конечно, спасительный рестхауз и, напившись пива со льда, принесенного мальчиком из соседней забегаловки, улеглись спать.
Все утро назавтра бродили в превосходных парках одпой из древних столиц Цейлона, разъезжали по ее окрестностям, рассматривали ее архитектурные священные древности. Еще 1240 лет назад здесь была резиденция королей Ланки. Обосновались же они в этих местах, как записано в цейлонских книгах, за несколько веков до нашей эры. Именно сюда прибывали миссии индийского императора Ашоки, заботившегося о распространении буддизма в странах Южной и Юго-Восточной Азии; сюда дочь Ашоки, Сангамитта, привезла ветвь с дерева бо, под которым размышлял Будда; здесь привезенный саженец укрепился, и вот он, превратившийся и огромнейшее дерево, окруженное каменной оградой и железными решетками, еле слышно шелестит сегодня своей сочной листвой. Утверждают что этому дереву свыше 2250 лет и что оно самое старое дерево на земле. На вид оно действительно дерево-патриарх и смотрит со своей высоты так же величественно, как на солдат Наполеона века и тысячелетия смотрели с вершин египетских пирамид.