Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Шрифт:
На охотнике был поношенный ватник-телогрейка, видавший виды картузик, коричневые брюки, заправленные в охотничьи, с ботфортами сапоги. Крепкого сложения, среднего роста, он легко выволок челнок наполовину из воды, подтащил свое охотхозяйство к огоньку и подал мне руку:
— Гора с горой… Год прошел, как я в районе, а не приходилось нам с вами вот так-то.
— Зато о вас мне кое-кто рассказывал, — загадочно сказал я.
— Например? — насторожился Фомушкин.
С притворным вздохом я ответил:
— Например, Василий
Фомушкин схватился за голову:
— Неужели про петуха выложил?!
— Совершенно точно.
— Понимаете, какая история вышла? А? Не могу до сих пор смотреть ему в глаза. Хотите верьте, хотите нет — стыдно.
— Ну вы-то при чем же? — попробовал я утешить.
— Жрал же я петуха породистого. Как это так при чем? Скверно получилось. Но я замолю грех: я ему таких цыпляток подброшу с инкубатора! Он поймет.
— Конечно же, поймет, — согласился я.
Валерий Гаврилович уселся у огонька, закурил папиросу. Роговые очки не придавали ему никакой степенности — его широкобровое лицо с чуть-чуть выдающимися скулами было все равно открытым. Лет ему можно дать не более тридцати — тридцати пяти.
Без всяких там экивоков он принял мое приглашение и стал уплетать со мной кашу-сливуху, как дома. Ложки у него не было, поэтому он тут же выстрогал ножом лопаточку и орудовал ею.
Я спросил:
— А где сейчас работает Переметов?
— Нигде. Ждет место… Что это он вас заинтересовал?
— Он здесь. Поехал городить шалаш. Разговаривал с ним.
— Странно, — произнес неопределенно мой собеседник. — Что это он возгорел страстью к охоте? — Фомушкин вздохнул: — Беда мне с ним!
— Что-нибудь случилось?
— Ничего, конечно, не произошло, но в неделю два раза он посещает меня в райисполкоме и дает указания, советует, как надо работать. Бывает так, что…
Он не договорил, потому что от берега послышался сначала говор, а потом чуть хрипловатый голос Алеши Русого:
— Охотников принимаете?
— Ворота настежь — заезжайте прямо во двор! — ответил Фомушкин.
И мы направились с ним к берегу.
Приехали два моих друга, каждый на своем челноке: Алеша Русый и все тот же Захар Макарыч Пушкарь.
Не успели мы подойти вместе с приехавшими к своему табору обратно, как с острова подошел Петр Михайлович Чумак.
— Эй вы, сонные тетери, открывайте брату двери! — крикнул он еще шагов за двадцать.
Захар Макарыч прямо-таки сорвался с места и побежал к нему навстречу, а Фомушкин сказал, обращаясь ко мне:
— Ученый прибыл.
— Шутите? — спросил я.
— Вполне серьезно. Не шучу. Я же с ним в одном районе лет пять работал вместе: он — председателем колхоза, я — тоже. — И шепнул на ухо: — Думаю рекомендовать его своим заместителем. Чш-ш-ш! — Он обратился теперь к подошедшему Чумаку: — А кого, позволь-ка спросить, за сонных тетерь принимаешь?
— К слову пришлось, — ответил тот в самом
— Каюсь. Признаю! — воскликнул Фомушкин, потрясая руку Чумака.
А тот крикнул:
— Огня! Будем поджаривать председателя райисполкома!
— Огня! — заревел Захар Макарыч и первым ринулся в лес за сухими сучьями.
Мы тоже — за ним. Уже в сумерках всей компанией набрали ворох топлива. Вновь заполыхал костер. Теперь вокруг уже ничего не было видно: мир стал маленьким и уютным и уместился весь на этом пятачке, освещенном пламенем.
— Сказать вам всем новость? — спросил Алеша, подкладывая сучья в огонь.
— Всегда рады хорошей новости, — ответил Фомушкин, подвешивая чайник на козелки.
— Мы с Захаром Макарычем видели на русле чудо преестественное.
— А ну-ка? — встрепенулся Петр Михайлович Чумак. — Чего видели, кого видели?
— Пе-ре-ме-това!
— Шуршит хворостом, возится, как нечистый дух, — уточнил Захар Макарыч.
— Новость твоя, Алеша, уже с бородой. Знаем, — сказал Фомушкин и почему-то бросил взгляд на Чумака.
И тут я заметил, как Петр Михайлович, сидя на коленях у костра, сначала чуть помрачнел, а потом встряхнул головой, взмахнул единственной рукой, неожиданно рассмеялся, казалось, без всякой причины и произнес возвышенно:
— Отгремевшая гроза района!
Трещал костер, выхватывая из темноты то целое дерево, то куст, а то и всю поляну сразу. И тогда дерево дрожало, куст, казалось, шевелился, а поляна играла бликами. Но так — лишь на несколько секунд, при игре огня. Кругом же была темнота. Только звезды осыпали нас сверху и с боков. Очень яркий Юпитер висел прямо над еле различимым силуэтом леса, будто выглядывая и прислушиваясь к нам.
Потом мы пили чай. Захар Макарыч рассказывал, какой хороший хлеб в этом году («на полкруга — полный бункер!») и как его, Пушкаря, по-доброму встретили в колхозе. В заключение он подытожил:
— Этим летом я убежал маленько от старости.
— Тебе, Макарыч, осталось и жить-то каких-нибудь восемьдесят лет, — подсчитал Алеша и тут же начал было выкладывать Валерию Гавриловичу о своем совхозе: — Я вот вам сейчас — всю подноготную…
Но кто-то, идя от берега, кашлянул два раза, будто поперхнувшись.
— Кто? — спросил Алеша.
— А ты кто? — послышался ответный голос.
— Переметов идет! — тихо воскликнул Петр Михайлович.
— Пропал вечер, — вздохнул Валерий Гаврилович. А к Алеше обратился тихонько: — Потом расскажешь. Сейчас о делах — ни мур-мур.