Собрание сочинений. Т. 2.Тугой узел. За бегущим днем
Шрифт:
— Здоров будет ваш муж, не волнуйтесь, — объявил ей Трещинов. — Только за ослушание положу теперь в больницу. Идите-ка домой, ложитесь спать.
И старушка завсхлипывала, наклонилась над мужем:
— Степан… Степа… Я же говорила…
Желтая, сухая рука Степана Артемовича потрепала ее по щеке.
Трещинов повернулся к нам:
— Спасибо и до свидания!
Час был поздний. Только кое-где светились огни. Спали даже собаки, ни одна из них не лаяла на нас из-за калиток. На дороге были видны следы автомобильных скатов, выбоины, сделанные копытами
Василий Тихонович шуршал кожаным пальто, посапывал, выставив вперед свой костистый нос.
Я произнес:
— Как она повернула против течения…
— Против течения?.. Коковина никогда против течения не плавает, — ответил Василий Тихонович. — То, что она сегодня выкинула, — верный признак, что течение повернуло в нашу сторону.
— Мне кажется, ошиблась. Пока что течения нет, просто в тихой заводи зашевелилась вода.
— Возможно… Неопубликованная заметка в газете, слухи, что за ее напечатание стоит секретарь райкома, потом Иван Поликарпович, заслуженный учитель, орденоносец… Тут не мудрено брожение за течение принять.
— Легко же, однако, она предала Степана Артемовича.
— У французов есть поговорка: «Предают только свои». А Коковина — ничья, общая.
Мы простились перед моим домом.
Степан Артемович опять слег в постель. А спустя несколько дней он сообщил Тамаре Константиновне, посетившей его, что больше не вернется в школу, уйдет на пенсию.
Степан Артемович вышел из игры.
Но эта победа меня не радовала. Неприятно сознавать, что в ней сыграла свою роль Коковина. Грязь никогда не останется лежать только на дороге, она переносится и в то место, куда идешь. Путь к цели должен быть таким же чистым, как и сама цель.
Тамара Константиновна ушла в декретный отпуск. На ее место, а следовательно, и на место Степана Артемовича, был назначен учитель математики Олег Владимирович, один из моих друзей.
Моя полемическая статья, лежавшая все время в столе редактора, так и не увидела свет. Клешнев вызвал меня, вынул из стола статью, сказал:
— Сами понимаете, устарела ваша статья… Вы тут нападаете на директора, а он уже, собственно, не у дел. Какой вам смысл теперь полемизировать с ним?
— Никакого, — согласился я.
— Опять же упреки по адресу Коковиной. Она, кажется, изменила свою позицию, придерживается ваших взглядов. Может, вы переделаете статью, выкинете нападки? Мы бы с удовольствием откликнулись на педагогическую тему.
— Нет, переделывать бесполезно.
— Тогда как же быть с вашей статьей? В таком виде ее печатать нельзя.
— Бросьте в корзину для мусора, — посоветовал я.
Клешнев сокрушенно пожал плечами. На этом мы с ним расстались.
Тоня жалела Степана Артемовича, по-прежнему упрекала меня в бездушном к нему отношении, но в этих упреках уже не слышалось озлобления, в ее глазах я был победителем.
Однажды вечером она встретила меня приодетая, слегка оживленная.
— А у нас гость, — сообщила она.
Из-за стола навстречу
— Андрей Васильевич, — начал он, значительно поглядывая на меня, — я узнал о ваших новых методах преподавания. Как директор школы, я не имею права проходить мимо. Вы согласитесь с тем, что никакого значения не может играть тот факт, что моя школа находится в глубокой периферии. Ростки нового должны проникать в самые отдаленные углы…
И он пошел распространяться о сельских учителях — культурном авангарде, о неприемлемости им лично всего косного, рутинерского, о его желании сделать свою школу образцовой и т. д. и т. и. Говорил он своим обычным наставническим тоном, не терпящим никаких возражений, поднимал вверх носатую физиономию, с особенным вкусом произносил: «Мы, педагоги…»
— Мы, педагоги, собственно, основные двигатели прогресса. Не будь нас, человечество застыло бы на месте. Мы кровь, переносящая духовное питание в теле общества.
— Среди нас есть всякие, — возразил я. — Есть и такие, как песок, — мешают движению.
— Возможно, возможно. Вы, наверное, намекаете на Степана Артемовича. Он сказал свое слово, об этом не стоит забывать, надо к этому относиться с уважением. Теперь должны расправить свои плечи мы. Вот потому-то пришел и я к вам. Можете быть уверены, что ваши достижения попадут в руки, которые смогут распутать те узлы, какие пока не удалось распутать вам. Будем работать сообща: вы у себя, а я у себя.
Я как раз не был уверен, что новое дело попадет в нужные руки. Этот самоуверенный человек начнет с прямолинейностью бездари внедрять — внедрять, а не искать! И скорей всего после первой же трудности такой вот Анатолий Акиндинович с легким сердцем заявит: «Не выходит, неприемлемо!» Где только можно, станет громогласно возражать: «Я проверял! Новый способ нежизнен!» Докажи ему, что Земля кругла, когда он видит ее перед собой плоской!
Степан Артемович вышел из игры, но в нее вступят новые противники.
Часть четвертая
Первое мая.
Крыши домов вымыты первым ливнем.
Утром до половины девятого на улицах села хозяева одни галки. Они толкутся на булыжной мостовой, сварливо кричат друг на друга; должно быть, удивляются: почему это задержалась человеческая жизнь? Ни единого прохожего на влажных дощатых тротуарах, ни подводы, ни грузовика на дороге — пустынность и тишина. Гуляют галки…
Но около девяти каждая улочка, каждый загарьевский переулок, крылечки домов, завалинки, уже подзатянутые яркой травой, оживают. Галки исчезают, уступая место людям. Мужчины в свежих рубашках, в отутюженных костюмах (кое-кто в орденах и медалях), женщины в пестрых платках и платьях — все несколько смущены своими нарядами и предстоящим бездельем. В разговорах слышится непривычная доброта и снисходительность друг к другу: