Собрание сочинений. Т. 5

Чёрный Саша

<1927>

ХМЕЛЬ (Русская сказка) ^*

Шел-брел богатырь пеший — Подшутил над ним лесовик-леший: Прилег он в лесной прохладе, А леший подкрался сзади, Коня отвязал И в дремучую чащу угнал… Легко ли мерить версты ногами Да седло тащить за плечами? Сбоку меч, на груди кольчуга, Цепкие травы стелются туго… Путь дальний. Солнце печет. По щекам из-под шлема струится пот. Глянь, на поляне под дубом Лев со змеею катаются клубом,— То лев под пастью змеиной, То змея под лапою львиной. Стал богатырь, уперся в щит, Крутит усы и глядит… «Эй, подсоби! — рявкнул вдруг лев, Красный оскаливши зев,— Двинь-ка могучим плечом, Свистни булатным мечом,— Разруби змеиное тело!» А змея прошипела: «Помоги одолеть мне льва… Скользит подо мною трава, Сила моя на исходе… Рассчитаюсь с тобой на свободе!» Меч

обнажил богатырь,— Змея, что могильный упырь… Такая ль его богатырская стать, Чтоб змею из беды выручать? Прянул он крепкой пятою вбок, Гада с размаха рассек поперек. А лев на камень вскочил щербатый, Урчит, трясет головой косматой: «Спасибо! Что спросишь с меня за услугу? Послужу тебе верно, как другу». «Да, вишь, ты… Я без коня. Путь дальний. Свези-ка меня!» Встряхнул лев в досаде гривой: «Разве я мерин сивый? Ну что ж… Поедем глухою трущобой, Да, чур, уговор особый,— Чтоб не было ссоры меж нами, Держи язык за зубами! Я царь всех зверей, и посмешищем стать Мне не под стать…» «Ладно, — сказал богатырь.— Слово мое, что кремень». В гриву вцепился и рысью сквозь темную сень. У опушки расстались. Глядит богатырь — Перед ним зеленая ширь, На пригорке княжий посад… Князь славному гостю рад. В палатах пир и веселье,— Князь справлял новоселье… Витязи пьют и поют за столом, Бьет богатырь им челом, Хлещет чару за чарой… Мед душистый и старый И богатырскую силу сразит. Слышит — сосед княжне говорит: «Ишь, богатырь! Барыш небольшой. Припер из-за леса пешой! Козла б ему подарить, Молоко по посаду возить…» Богатырь об стол кулаком (Дубовые доски — торчком!) «Ан врешь! Обиды такой не снесу! Конь мой сгинул в лесу,— На льве до самой опушки Прискакал я сюда на пирушку!» Гости дивятся, верят — не верят: «Взнуздать такого, брат, зверя!..» Под окошком на вязе высоко Сидела сорока. «Ах, ах! Вот штука! На льве…» Взмыла хвостом в синеве И к лесу помчалась скорей-скорей Известить всех лесных зверей. Встал богатырь чуть свет. Как быть? Коня-то ведь нет… Оставил свой меч на лавке, Пошел по росистой травке Искать коня в трущобе лесной. Вдруг лев из-за дуба… «Стой! Стало быть, слово твое, что кремень?..» Глаза горят… Хвостом о пень. «Ну, брат, я тебя съем!» Оробел богатырь совсем: «Вина, — говорит — не моя,— Хмель разболтал, а не я…» «Хмель? Не знавал я такого»,— Лев молвил на странное слово. Полез богатырь за рубашку, Вытащил с медом баклажку,— «Здесь он, хмель-то… Отведай вина! Осуши-ка баклажку до дна». Раскрыл лев пасть, Напился старого меду всласть, Хвостом заиграл и гудит, как шмель: «Вкусно! Да где же твой хмель?» Заплясал, закружился лев, Куда и девался гнев… В голове заиграл рожок, Расползаются лапы вбок, Бухнулся наземь, хвостом завертел И захрапел. Схватил богатырь его поперек, Вскинул льва на плечо, как мешок, И полез с ним на дуб выше да выше, К зеленой крыше, Положил на самой верхушке, Слез и сел у опушки. Выспался лев, проснулся, Да кругом оглянулся, Земля в далеком колодце, Над мордою тучка несется… Кверху лапы и нос… «Ах, куда меня хмель занес: Эй, богатырь, давай-ка мириться, Помоги мне спуститься!» Снял богатырь с дерева льва. А лев бормочет такие слова: «Ишь, хмель твой какой шутник! Ступай-ка теперь в тростник, Там, — болтала лисица,— У болота конь твой томится, Хвостом комаров отгоняет, Тебя поджидает…» <1926>

ЧУДЕСНЫЙ АЛМАЗ (Итальянская сказка) ^*

Беден был старик Аньело, — Все имущество — петух. Старичок ел кукурузу, А петух червей и мух. Наконец бедняк решился: «Денег нет… Я слаб и стар. Понесу-ка в среду утром Петушка я на базар. Кукуруза на исходе! Раздобудусь табачком И неделю буду кушать Тыкву с сахарным песком». Две колдуньи на базаре Хвост приметили в руке… «Петушок?» — и загалдели На волшебном языке. Но старик был сам не промах, Колдовской он понял сказ: В голове у этой птицы Был чудесный скрыт алмаз! Кто в кольцо его оправит, Сразу тот всего достиг — Все, чего не пожелает, Он получит в тот же миг. Сбыть за грош такое чудо, Чтоб из тыквы кашу есть? Через вал тайком с базара Поспешил он перелезть… Под платаном у фонтана Птице голову свернул, Раздобыл алмаз чудесный И в тряпицу завернул… Прибежал, вприпрыжку, в город: «Мастер! Сделай мне кольцо!» На заре домой вернулся — На щербатое крыльцо. «Эй, кольцо! Верни мне юность, Выстрой замок со стеной… А красотка-королевна Чтоб была моей женой!» Повернул кольцо, и диво: Нет морщин, глаза горят… В алом шелковом камзоле Он стоит среди палат. Молодая королевна, Губки бантиком сложив, Говорит: «О, мой Аньело, Ты, как яблочко, красив…» Две колдуньи злей гадюки: Клад уплыл у них из рук! Сшили куколку — и в замок Сквозь каминный влезли люк… Кукла пляшет, лентой машет, Вальс в животике звенит: Эта кукла королевну Приманила,

как магнит… «Сколько стоит?» — «У Аньело На мизинце есть алмаз: Как уснет, сними колечко,— Нам за куклу в самый раз!» Королевна как ребенок: Маком вспыхнуло лицо,— Из-под полога цветного Ведьмам вынесла кольцо… И глядит… старухи скрылись, Дом — сарай из старых плит… За холщовой занавеской Кто-то тоненько храпит. Подошла: на грязных досках Старый дед, сморчок сморчком… Гневно хлопнула калиткой И ушла в отцовский дом. Ест Аньело кукурузу Со слезами пополам. Королевны нет как нету… Сколопендры по углам. Вместо замка — жалкий домик, Лоб в морщинах, череп гол… Вдруг мышонок из-под бочки Со скамейки влез на стол. «Эй, старик! Ты к нам был ласков… Есть в горах мышиный край, Отправляйся в наше царство, Там помогут… Не вздыхай!» Близ лазейки в мышье царство У мышей был свой кордон. «Кто идет? — спросила мышка. — Не кошачий ли шпион?» Набежал народ хвостатый… «Ба, Аньело? В добрый час! Отдохни у нас покуда. Хочешь сыра и колбас? Не горюй, — алмаз добудем, Снарядим мы двух мышей: Не видать кольца колдуньям, Как своих свиных ушей!..» Мыши рысью в путь пустились. Вот и черный дом в лесу. Две колдуньи спят на шкуре С паутиной на носу… У одной алмаз на пальце. Мышка палец стала грызть… Полусонная колдунья Хвать рукой себя за кисть: На пол сбросила колечко, А другая мышка вмиг Подхватила светлый перстень И в окно горошком шмыг… «Получай!» Аньело ходу, — Побежал домой, как волк. Повернул кольцо вкруг пальца: Снова замок, слуги, шелк… Молодая королевна, Взор смущенно опустив, Говорит: «О, мой Аньело, Ты, как солнышко, красив!» Помирились… Что ж тут делать? А старух за злую прыть Приказал кольцу Аньело В двух вербл ю диц обратить. Все? Не все. Постой немножко… Благодарность — первый долг. Кликнул утром слуг Аньело И сказал: «Возьмите в толк! — Отправляю в мышье царство С провиантом семь подвод: Две с ослиной колбасою, Две с зерном — на целый год, Две с голландским старым сыром (Мыши страшно любят сыр),— А в последней — кукуруза И отборнейший инжир». 1926

ЧУДЕСНОЕ ЛЕТО ^*

Повесть для детей

I.ТРОТУАРНЫЙ КЛУБ ^*

Игорь живет в тупичке, в старом солидном, сером доме. Окно в столовой непрозрачное, все в матовых квадратиках, по которым нарисован усатый, взбирающийся до самого верха виноград. Но если окно чуть приоткрыть (ведь на улице теплынь) — видно все, что на улице делается. Благо подоконник почти у самого тротуара, в нижнем этаже. А совсем открывать окна нельзя, потому что прохожие не должны знать, что в чужой квартире делается. Не полагается.

Справа и слева такие же серые парижские дома-близнецы. Но перед шестиэтажными строгими стенами зеленеют веселые платаны. В пыльной листве копошатся воробьи, перелетают с ветки на ветку, рассказывают друг другу воробьиные новости. Порой какой-нибудь любопытный воробей наклонит с нижней ветки голову и внимательно смотрит бисерными глазками на тротуар: что за возня внизу, чего это дети, как воробьи, с места на место перепархивают? Только мешают крошки подбирать… Хотелось бы воробью вмешаться в детские игры, да страшно, еще хвост оттопчут, или в рот кому-нибудь влетишь с разгону. Дети ведь в воробьиных глазах — великаны. Все равно как нам бы вздумалось с допотопными мамонтами поиграть: интересно, но разве решишься?

Мальчик, смотревший из окна, вздохнул. Он тоже не решался в детскую уличную возню вмешиваться, но причины у него были свои, не воробьиные. Он только-только начинал еще говорить по-французски. Как же играть, когда ты вроде глухонемого? Французские мальчики спросят: «Как тебя зовут?», а ты смутишься и ответишь: «Половина двенадцатого». Жили-жили в Болгарии, только научился болтать по-болгарски, тронулись в Берлин. Осилил, было, немецкий, — сочинение даже писал, про честную немецкую собаку, которая у воришки сосиски вырвала и колбаснику назад принесла… Трах, в Париж месяц тому назад переехали. Чего это взрослые, как галки, из страны в страну перелетают?

И почему бы во всех странах жителям по-русски не говорить? Язык ясный, симпатичный. Звери все, наверно, по-русски думают. Окончания на конце. Сразу узнаешь, что курица женского рода, а петух мужского. Все это дурацкая вавилонская башня наделала. Наверно, до нее все по-русски говорили, и детям не надо было каждый год, в каждой новой стране себе язык переделывать…

По асфальту мимо окна с грохотом прокатила тройка мальчишек на роликовых коньках. Отвинтить разве колесики у кресел и приладить такие коньки и себе? Нельзя. Кресла хозяйские. Да и винты длинные, в пятку вопьются.

Игорь встал, натянул на светлую головешку синий колпачок и, показав самому себе в надкаминном зеркале язык, пошел к дверям.

* * *

В парадных, просторных сенях чисто и светло. Налево зеркало, — можешь любоваться на себя с головы до ног, если тебе нечего больше делать. Направо дверь в консьержкину клетушку. Сквозь занавеску все видно: маленькая полная женщина сидит перед столом и пудрит носик. Когда ни пройдешь, все пудрит. Сбоку за колонкой — черная колясочка. Это для японского младенца, который живет во втором этаже: очень серьезный младенец… Сколько Игорь над ним пальцами ни щелкал, ни за что не улыбнется. Слева у стены клетка с канарейками. Поют-разливаются, будто и не в темнице живут…

В правом прохладном углу за откинутой к стене дверью — кукольная спальня. Жильцы, серьезные, взрослые люди, проходят один за другим на улицу и ничего не замечают. А Игорь знает. Там драма: кукла при смерти.

Он прислонился к косяку двери и стал смотреть.

Консьержкин мальчуган из соседнего дома — доктор по детским болезням. Кукольная мама, дочка консьержки, которая пудрила носик, очень обеспокоена: у ее куклы лопнула голова… Может быть, прищемило дверью, куклы ведь так неосторожны, вечно суют голову, куда не нужно.

Доктор озабоченно заглянул в дырку на лбу: пусто. Вытащил из-под кукольной кроватки коробку с лоскутками, достал свой хирургический прибор — сломанную зубную щетку и стал советоваться с девочками. С кукольной мамой и с кукольной нянькой, дочкой углового парикмахера.

Какого цвета лоскуток запихать в продавленную голову? Вы скажете — все равно какой, ведь лоскуток же внутри. Но наружу из головы горбик торчать будет?.. Обязательно будет.

Доктор выбрал черную тряпочку. Мальчики, как известно, совсем не понимают, что к чему идет, что не идет. Кукольная нянька нашла, что если волосы лимонного цвета, то дырку в голове надо заткнуть лиловым. А мама подобрала к кукольным васильковым глазам кусочек малинового атласа, прошитого серебряным бисером. И так как она была мама, а нянька и доктор люди приходящие, наемные — то она, конечно, настояла на своем.

Игорь подсел к малышам. Все трое были меньше его и, пожалуй, французских слов знали не намного больше. А склоняли и спрягали, как Бог на душу положит… Малыши раздвинулись, дали русскому мальчику место. И дело нашлось: пусть будет вроде санитара и держит куклу, чтоб она ногами не брыкалась, пока ее оперировать будут.

Кукла перенесла операцию легко. Даже не пикнула. И очень похорошела. Каждый похорошеет, если ему в лоб вставить малиновую, затычку, да еще с бисером.

Дети тихо посидели на корточках около кроватки, подождали, пока кукла уснет, и бесшумно один за другим выскользнули из-за двери на улицу. Игорь за ними. Солнце, широкий тротуар, зеленые лапы платанов медленно ходят над головой, вдали на скамейке — представление!