Собрание сочинений. т.1.

Золя Эмиль

В тот вечер Гриве подсел к старухе и долго беседовал с ней, по обыкновению сам и спрашивая и отвечая на вопросы. Но ему не удалось добиться от нее хотя бы взгляда. Когда пробило половину двенадцатого, гости засуетились.

— У вас так уютно, что не хочется уходить, — признался Гриве.

— Достаточно сказать, — подтвердил Мишо, — что мне здесь никогда не хочется спать, а дома я обычно ложусь в девять.

Оливье счел уместным ввернуть шуточку.

— Дело в том, — воскликнул он, обнажая желтые зубы, — что тут пахнет честностью; поэтому-то здесь так и хорошо.

Гриве стало досадно, что его опередили, и он с напыщенным жестом провозгласил:

— Эта комнатка — «святилище мира».

Тем временем Сюзанна, завязывая ленты шляпки, сказала Терезе:

— Завтра

я приду в девять.

— Нет, приходите не раньше двенадцати, — поспешила ответить Тереза. — Утром меня не будет дома.

Голос у нее был странный, глухой. Она проводила гостей до коридора. Лоран тоже спустился с лампой в руках. Оставшись одни, супруги с облегчением вздохнули, — видимо, весь вечер их снедало глухое нетерпение. Со вчерашнего дня они стали еще мрачнее, с глазу на глаз они чувствовали себя еще тревожнее. Стараясь не смотреть друг на друга, они молча поднялись наверх. Руки их слегка подергивались, и Лорану пришлось поскорее поставить лампу на стол, чтобы не выронить ее.

Перед тем как уложить г-жу Ракен, они обычно приводили в порядок столовую, готовили себе стакан подслащенной воды на ночь и сновали вокруг параличной, пока все не было готово.

В тот вечер, поднявшись наверх, они присели к столу; взгляд у них был рассеянный, губы побелели. Помолчав с минуту, Лоран спросил, как бы внезапно очнувшись от сна:

— Так что ж? Ложиться не будем?

— Ложимся, ложимся, — отвечала Тереза, вздрогнув, словно от озноба.

Она встала и взяла графин.

— Оставь! — вскричал Лоран, стараясь придать голосу обычную интонацию. — Я сам приготовлю воду… Займись теткой.

Он взял у Терезы графин и налил воды в стакан. Потом, чуть отвернувшись, вылил в него содержимое глиняного пузырька и добавил кусок сахара. Тем временем Тереза нагнулась над ящиком буфета; она вынула оттуда нож и стала прятать его в широкий карман фартука.

В этот миг, под влиянием того странного чувства, которое предупреждает нас о надвигающейся опасности, супруги инстинктивным движением повернули головы. Они посмотрели друг на друга. Тереза увидела в руках Лорана пузырек, а Лоран заметил нож, сверкнувший в складках ее юбки. Так, безмолвные и холодные, они несколько мгновений взирали друг на друга, муж — стоя возле стола, жена — склонившись у буфета. Они все поняли. Каждый из них замер, обнаружив у сообщника свою же собственную мысль. Читая по растерянному лицу другого свои тайные намерения, они почувствовали взаимную жалость и отвращение.

Госпожа Ракен, понимавшая, что развязка близка, наблюдала за ними пристальным, острым взглядом.

И вдруг Тереза и Лоран разразились рыданиями. Сильнейший припадок подорвал их силы и бросил, слабых, как дети, в объятия друг друга. Им казалось, будто нечто ласковое и умильное пробуждается у них в груди. Они плакали молча, думая о грязной жизни, которую они вели и которая ждет их в будущем, если у них достанет подлости и трусости, чтобы жить. Вспоминая прошлое, они почувствовали такую усталость и такое отвращение к самим себе, что им страстно захотелось покоя, небытия. При виде ножа и стакана с отравой они обменялись последним благодарным взглядом. Тереза взяла стакан, выпила половину и протянула Лорану; тот осушил его до дна. Это произошло мгновенно. Сраженные, они рухнули друг на друга, обретя утешение в смерти. Губы молодой женщины коснулись шеи мужа — того места, где остался шрам от зубов Камилла.

Трупы пролежали всю ночь на полу столовой, у ног г-жи Ракен, скрюченные, безобразные, освещенные желтоватыми отсветами лампы. Почти двенадцать часов, вплоть до полудня, г-жа Ракен, неподвижная и немая, смотрела на них, уничтожая их своим тяжелым взглядом, и никак не могла насытиться этим зрелищем.

Перевод Е. ГУНСТА

ИЛЛЮСТРАЦИИ ХУДОЖНИКА А. КОКОРИНА

КОММЕНТАРИИ

СКАЗКИ

НИНОН

«Сказки Нинон» — первая книга Эмиля Золя, отразившая его творческие искания на рубеже 50—60-х годов.

Работа над «Сказками» продолжалась с 1859 по 1864 год.

Золя прибыл в Париж из Экса (Прованс) в 1858 году. Молодой художник смотрел на мир глазами своих излюбленных романтических героев, вроде Ролла из одноименной поэмы Мюссе. Подражая ему, Золя создает поэтическую трилогию — «Любовная комедия» (1858–1861). В ней порицалась чувственная страсть за эгоизм, который она пробуждает в человеке. Ей противопоставлялась платоническая любовь, самопожертвование. В мечте, оторванной от реальности, Золя искал убежища от трагических контрастов жизни. Слово «реализм» им тогда отождествлялось с понятием грубый и вульгарный. Герои ранних сказок — духовные братья романтического героя лирики Золя.

Первоначально сборник сказок был задуман в духе романтического противопоставления мечты уродливой реальности; идеал неземного счастья олицетворялся в образе сказочной феи, которой по замыслу суждено было играть центральную роль. «Раз мы с тобой заговорили о фельетоне, — пишет Эмиль Золя своему провансальскому другу Батистену Байю 29 декабря 1859 года, — я скажу тебе, что отправил один для „Ля Прованс“ — а именно волшебную сказку „Фея любви“. От начала до конца это поэтическая мечта, веселый хоровод, который я подсмотрел в моем очаге. Строки, которые должны появиться, всего лишь набросок. Мне хотелось бы рассказать несравненно больше о моей прелестной Сильфиде, мне хочется превратить ее в живое создание. Я собираюсь начать работу над томом новелл, и сказка, которая занимает всего лишь несколько колонок, займет в нем половину книги. Вместо старых я введу новые персонажи, но фею не трону. Я покажу, что влюбленных бог бережет и что ни ад, ни люди, ни священники с их вредными догмами — ничто не властно разрушить чистую любовь!» Судя по письмам Золя, «Фея любви» увидела свет в газете города Экса «Ля Прованс» 22 декабря 1859 года. И больше к образу доброй волшебницы, покровительницы влюбленных, писатель не возвращался.

Суровый жизненный опыт вывел Золя из сферы обманчивых грез. В первые же годы пребывания в Париже, потерпев неудачу на экзаменах (1859) на степень бакалавра, он начал свой жизненный университет сначала в конторе товарных складов, затем в бюро упаковок и отделе рекламы издательства Ашетт.

Творческая эволюция Золя протекала в его непрерывной борьбе с иллюзорным представлением о действительности. Прощаясь с наивными мечтами о царстве сказочных фей, молодой писатель в начале 60-х годов приходит в своих новеллах и рассказах к романтическому протесту против сил, олицетворяющих зло в самой действительности. «Реальность, да ведь это лишь слово для тебя! — писал он Байю 2 июня 1860 года. — Где ты встречался, где ты сталкивался с ней, ты, постоянно отгороженный стенами лицея, уверенный утром, что у тебя есть хлеб на вечер… Реальность! Вот уж поистине я ее знаю, а ты только и делаешь, что твердишь мне о ней. Ты похож на слепца, который указывает дорогу зрячему».

Новая идейно-эстетическая задача побудила Золя пересмотреть замысел сборника, обратиться к иным жанрам.

В письме к Байю в июле 1860 года Золя сообщил, что завершает новеллу «Порыв ветра» и намеревается в ближайшее время написать пять или шесть ей подобных и издать под общим названием «Майские сказки». Ныне как программную для «Майских сказок» он выдвигает не волшебную легенду, а вновь сочиненную новеллу «Порыв ветра». В ней содержится ироническая насмешка над живущим в грезах поэтом, у которого ветер унес три стихотворных признания в любви. Один листок залетел к старой консьержке, другой — к богатой вдове. И обе они размечтались бог знает о чем. А третий попал к той, в которую был влюблен поэт. Девушка была бедна и неграмотна: однажды поэт увидал, как из его розовой бумаги она делала папильотки. Грациозная шутка носила знаменательный подзаголовок: «Сказка Нинетты» (в «Сказки Нинон» Золя эту новеллу не включил). Созданная, видимо, одновременно с «Порывом ветра», новелла «Бальная книжечка», как гласит рукописный текст, также предназначалась для Нинетты.