Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы
Шрифт:
«Только физически развитой пролетарий может встать в ряды образцовых ударников пятилетки», — прочел Михаил Викентьевич и болезненно сощурился, словно опять почувствовал то отвратительное замирание сердца и страх, который испытал во время припадка.
Он подошел к кассе, взял билет и спросил у кассира, как пройти к теннисным кортам.
— Прямо… налево… к морю, — ответила кассирша автоматической скороговоркой.
Михаил Викентьевич побрел по широкой аллее. Слева от нее пушистой зеленой скатеркой лежало футбольное поле. По нему живым узором красных и белых маков носились за мячом
На трибунах никого не было — Михаил Викентьевич приехал рано. Он знал, что игра начнется в шесть, но ему просто хотелось подольше побыть на воздухе. Два корта пустовали, на третьем у трибуны бегала девушка в белом холстинковом платьице, вышитом понизу зелеными треугольниками. Партнером ее был полный мужчина в фуражке командира флота. На крошечном носике его трепетала блестящая стрекоза пенсне.
На нижней скамье трибуны лежал в одних трусах отдыхающий игрок, подложив под курчавую голову ракету. Солнце жарко сверкало на загорелой груди и ногах.
Михаил Викентьевич присел на скамью неподалеку от лежащего. Он с любопытством смотрел на игру, которую видел вблизи впервые.
Ракетки мелькали в воздухе, как флажки в руках сигнальщика. Пушистый фланелевый шарик то тупо ударялся о землю, то с глуховатым звоном отпрыгивал от тугой плоскости струн. Девушка и моряк прыгали и перебегали, словно исполняя древний и таинственный танец спортивного ритуала. Моряк, несмотря на толщину, бегал легко, и только рубашка его взмокла и прилипла сзади к широкой спине.
— Сетбол! — звонко крикнула девушка, отводя от глаза прядку волос, и смешливо добавила: — Вы делаете успехи, Кульчицкий. Если я погоняю вас каждый день по два часа, вы будете играть как Тильден и станете стройны как Хаджи-Мурат. Даю.
Ракетка на круглом размахе встретила высоко подкинутый мяч, и он ринулся через сетку, чтобы немедленно отпрянуть назад от встречного удара мужской ракеты. Еще два раза он перенесся с одной стороны на другую. Михаил Викентьевич щурясь, с невольной улыбкой следил за полетом. В последний раз мяч лег коротко, едва перелетев сетку, и заставил моряка сделать два отчаянных прыжка, чтобы поймать его на ракету. Все же он успел отбить мяч, но девушка, лукаво блеснув зубами, резким поворотом послала мяч в опустевший, незащищаемый угол площадки. Он мягко прошипел, вздымая струйку песка, и, не встреченный ракетой, глухо стукнул на отпрыге об зеленую дранку ограды.
— Готово… Ваших нет, — хохоча сказала девушка и, направившись к скамьям, села рядом с Михаилом Викентьевичем.
— Ладно, — отозвался партнер, — мы свое возьмем. Пойду заливать горе лимонадом. Вы не хотите?
— Нет… Я посижу.
Моряк ушел. Девушка сидела, подкидывая мячик и ловя его ракетой. На темно-розовых, голых до плеча руках колосился светящийся пушок. Ловя мяч, она покосилась раза два на Михаила Викентьевича.
— Вы, дедушка, не на
Михаилу Викентьевичу стало весело от вопроса, от теплого девичьего голоса.
— Ну, разве я дедушка? У меня даже внуков нет. Я молодой.
Девушка не смутилась.
— А у меня дедушка на вас похож… Вы в первый раз здесь? Я раньше вас никогда не видела. Вы интересуетесь теннисом? А сами играли раньше?
Вопросы слетали с ее губ, как капли теплого летнего дождя, бездумные и беспечные. Она говорила потому, что светило летнее солнце и сама она была молода, здорова, полна своей радостью.
— Меня сын соблазнил поглазеть. Он сегодня будет играть. Вот и позвал старика похвастать.
— А ваш сын сегодня играет? А как ваша фамилия? Левченко? Что вы говорите? Вы отец Левченко? Как интересно! Хорошо, если б он выиграл…
— Почему? — спросил Михаил Викентьевич, любуясь девушкой.
— Он очень славный. Он так быстро выдвинулся в рабочей команде. А его противник Марлов — противный задавака, фасон ломает. Ваш сын должен выиграть.
Прожаренный солнцем отдыхающий теннисист поднялся и, потягиваясь, сказал:
— Восторженная Лелечка, не угодно ли вам покидаться?
— Давайте.
Девушка выбежала на корт и с середины еще раз крикнула Михаилу Викентьевичу:
— Скажите сыну, чтоб он не сдавал. Он не смеет проиграть.
Михаил Викентьевич тоже встал. Ему захотелось пройти к морю. Он вышел из ограды и спустился по каменной лестнице к водяной станции. Под стрижеными шарами акаций стояли парусиновые шезлонги. Михаил Викентьевич сел и вытянул ноги.
Был тот час, когда солнечный блеск, теряя знойную ослепительность, уже не жжет, а нежит. Море дрожало перед глазами пляской серебряных искр. С плавательной вышки, пластаясь в воздухе, летали тела, буравя плотную зелень воды. В густом цвете моря, в палевых треугольниках парусов, в громких голосах пловцов жила и дышала молодость, цвело здоровье.
Михаил Викентьевич вспомнил внезапно безучастные глаза профессора Бекмана, когда, выслушав Михаила Викентьевича, он с профессиональным равнодушием говорил об усталом теле Михаила Викентьевича, как о неживой и скучной вещи. Он не видел, профессор Бекман, как сжимались от его вялого голоса нервы стоящего перед ним человека, — человека, прошедшего многотрудную жизнь, полную работы, и ждавшего от профессора совета не как прекращать работу, а как продолжить ее, ибо жизнь без работы теряла всякий смысл. Бекман ничего этого не понял. Он принял и отпустил Михаила Викентьевича, как принимал сотни и тысячи людей.
От этого воспоминания Михаил Викентьевич зябко передернул плечами. За его спиной зазвучали зовущие голоса. Он обернулся.
От лестницы легко полушел-полубежал Вика. В левой руке он нес ракету в чехле, помахивая ею. За ним спускался по лестнице Курков.
— Ты давно, папка? — спросил Вика. — Мне на кортах сказали, что ты был там.
— Это девушка с треугольничками?
— Ну да… Леля.
— Она просила передать тебе, чтоб ты не сдавал и непременно выиграл.
— В самом деле? — засмеялся Вика. — Постараюсь.