Собрание сочинений. Т.4.
Шрифт:
— От работы я не отказываюсь, да здесь дело-то очевидное. Белыми нитками шито, — неторопливо сказал Эзеринь. — По всей вероятности, немецкий трюк. Провокация.
— Весьма похоже на правду, — сказал Ояр. — К себе мы их близко не подпустим, а нам нужно хорошенько прощупать их.
— А может быть, немцы хотят натравить нас друг на друга, чтобы мы подрались и забыли про борьбу с ними? — предположил Акментынь. — Пока мы будем тратить силы на междоусобную драку, фрицы преспокойно очистят клеть. Вот и разберись теперь, как с ними быть.
— Товарищ Сникер правильно
Через три дня Акментынь со своим батальоном отправился в Земгалию. Вопрос о том, кого из радисток пошлют вместе с ним, решали в последний день. Когда Акментынь спросил об этом у Ояра, тот как-то растерялся и не мог сразу ответить.
— А ты с ними говорил? — спросил Ояр.
— Нет, я думал, ты сам решишь.
— Это не так просто.
— Боже ты мой, а что тут сложного? — удивился Акментынь. — Как командир решит, так и будет. Ты хозяин.
Все это было верно, но Ояр очень хорошо понимал, что батальон Акментыня ожидают гораздо большие трудности и опасности, чем партизан, которые остаются на главной базе. Если он назначит Марину, каждый, кто хоть немного догадывается о его чувстве к Руте, скажет, что командир полка прежде всего думает о том, как бы получше устроить своих друзей. Но ведь он все-таки не сверхчеловек.
— Пусть кинут жребий, — решил, наконец, Ояр и вызвал обеих девушек. А когда они пришли, он сказал: — Одной из вас придется идти с товарищем Акментынем в Земгалию. Там работать труднее, чем здесь. Будет несправедливо решить этот вопрос приказом, тогда та, которую мы пошлем туда, может принять это как взыскание. Поэтому решили этот вопрос так: тяните жребий.
— И пусть решает глупый случай? — вспыхнула Марина. — Нет, разрешите нам с Рутой договориться самим. Пять минут, больше нам не надо, и результат будет ясен.
— Ну хорошо, договаривайтесь, — согласился Ояр.
Марина взяла Руту под руку и отвела в сторону.
— Молчи, не спорь и не говори ни слова, — быстро начала она. — Ты должна остаться на базе, я иду с Акментынем. Какое ты имеешь право отказываться от счастья, на которое уже было потеряла надежду? И пускай они не запугивают трудностями, не так уж там страшно.
— Марина… а если с тобой что-нибудь случится… — стала возражать Рута.
— А если с тобой? — перебила ее Марина. — Почему с тобой может случиться, а со мной нет? Не надо без нужды стремиться к мученичеству. Ты ведь знаешь, что мне все равно, где работать, а тебе — нет. Теперь помалкивай и разреши действовать мне.
Марина опять взяла подругу под руку, и они вернулись к командиру.
— Мы договорились. Я иду с товарищем Акментынем. Когда я должна быть готова?
— Часа через три, — ответил Акментынь.
Как это было ни себялюбиво, но Ояр был рад, что все так вышло.
Через три часа Марина ушла с батальоном Акментыня. Провожая подругу, Рута расцеловалась с ней и, стоя на узкой лесной тропинке, с
Большую часть дня Рута проводила возле своей рации. Надо было ловить знакомые сигналы Москвы и штаба бригады; звучали они не всякий день, но их следовало ждать в любое время. С известными трудностями была связана и передача донесений Ояра руководству — два раза в день, в определенный час, Москва и Освея ждали от него известий. Принять и отправить шифрованную радиограмму дело само по себе несложное, только много времени уходило на расшифровку. Но сложность состояла в том, что каждую передачу надо было производить с нового пункта, иначе вражеские пеленгаторы могли обнаружить местоположение штаба полка. И Рута два раза в день уходила за много километров от базы, только для того, чтобы голос народных мстителей мог смело прозвучать в эфире несколько минут. Несколько раз немцы, нащупав волну ее рации, настраивали на нее свой передатчик и заводили кошачий концерт, пытаясь заглушить партизанскую станцию.
В эти походы Руту обычно сопровождали Имант Селис и Эльмар Аунынь. Пока Рута передавала, они зорко наблюдали за окрестностью.
Когда Имант увидел Руту в день ее появления на базе, он обрадовался ей, как родной. Рута плакала, слушая его рассказ о гибели Ингриды, о судьбе матери. И в Иманте эти разговоры с Рутой вновь разбередили тоску по сестре. Иногда он думал, что и Ингрида могла бы вот так же, как Рута, жить у партизан, работать у передатчика или ухаживать за ранеными… Может быть, и мать не мучилась бы тогда в Саласпилсе. О том, что она переведена в лагерь, — Имант узнал недавно, и с тех пор его не оставляла мысль о том, как ее освободить оттуда.
Заходя в землянку к женщинам, он всегда представлял среди них свою мать. Работала бы день и ночь — она ведь иначе не может. Всех бы обштопала и обстирала, а какие бы вкусные обеды готовила: партизаны только пальчики облизывали бы. И как бы ее все здесь полюбили!
Своими планами Имант делился только с самым закадычным другом.
— Как ты думаешь, Эльмар, можно убежать из Саласпилского лагеря?
— Из самого лагеря, пожалуй, невозможно — его очень строго охраняют. Но их ведь там в каменоломни на работу гоняют — оттуда еще можно.
— Вот ты скажи мне, если бы Анна была жива и ее бы увезли в Саласпилс, — что бы ты стал делать?
Эльмар побледнел, опустил глаза.
— Я бы освободил, я бы не посмотрел ни на что, пусть хоть там тысячная охрана будет.
— Один?
— Если бы никто не захотел помочь, пошел бы один.
— А что бы ты сделал?
— Я бы сначала целую неделю бродил вокруг лагеря, чтобы все разузнать. Потом бы убил кого-нибудь из охраны и переоделся в его мундир. А когда бы Анну погнали на работу, я бы шел в охране. Потом бы выбрал время, когда никто не видит, и вместе с ней — в лес, на нашу базу. Понятно, одного немца мало, пришлось бы убить не меньше дюжины. Вот я бы как сделал, Имант.