Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы
Шрифт:
— Вон там маленькая речка. Посмотрим, — сказал лама, и он свернул с белой дороги в поле, попав в самый центр стаи бездомных собак.
Глава третья
Сзади них бежал сердитый фермер, размахивая бамбуковой палкой. Это был садовник,
— Этот человек, — сказал лама, не обращая внимания на собак, — невежлив к чужестранцам, невоздержан в речах и немилостив. Пусть его поведение служит предостережением тебе, мой ученик.
— Эй, бесстыдные попрошайки! — крикнул фермер. — Убирайтесь! Вон отсюда!
— Идем, — со спокойным достоинством ответил лама. — Мы уйдем с этих неблагословенных полей.
— Ах, — сказал Ким, втягивая в себя воздух, — если у тебя будет неурожай, можешь бранить только свой язык.
Фермер озабоченно затоптался на месте.
— Страна полна нищих, — начал он, как бы извиняясь.
— А по какому признаку ты узнал, что мы собираемся просить у тебя, о Мали? — резко ответил Ким, назвав его именем, самым ненавистным для каждого торговца-садовника. — Мы только хотели посмотреть реку, что вон за тем полем.
— Реку, скажите пожалуйста! — фыркнул фермер. — Из какого вы народа, что не знаете, что это проведенный канал? Он бежит прямо, как стрела, а я плачу за воду, как будто она расплавленное серебро. Там дальше есть река. Но если вам нужно воды, я могу дать вам, а также и молока.
— Нет, мы пойдем к реке, — сказал лама и пошел вперед быстрым шагом.
— Молока и еды, — запинаясь, проговорил садовник, глядя на странную высокую фигуру. — Я не хотел бы навлекать дурного на себя или на мой урожай, но в эти тяжелые дни так много нищих.
— Обрати внимание, — сказал лама Киму. — Он говорил так грубо под влиянием красной дымки гнева. Когда эта дымка перед его глазами рассеялась, он стал вежливым и добродушным. Да будут благословенны его поля. Берегись, о фермер, не суди людей слишком поспешно.
— Я встречался со святыми людьми, которые прокляли бы у тебя все, начиная от очага до коровьего хлева, — сказал Ким пристыженному фермеру. — Ну не мудр ли, не свят ли он? Я его ученик.
Он важно вздернул нос и пошел по узкой меже с видом, полным достоинства.
— В нем нет гордости, — после некоторого молчания проговорил лама, — в тех, кто избирает Срединный путь, нет гордости.
— Но ты сказал, что он низкой касты и невежлив.
— Я не сказал «низкой касты», потому что как может быть то, чего нет? Впоследствии он загладил свою невежливость, и я простил ему его оскорбление. К тому же он, как и мы, во власти Закона Вещей и не идет по пути освобождения. — Лама остановился у маленького ручейка среди полей и стал разглядывать истоптанный копытами берег.
— Ну, как же ты узнаешь свою реку? — сказал Ким, усаживаясь на корточках в тени высокого сахарного тростника.
— Когда я найду ее, то, наверно, будет дано указание. Я чувствую, что это не здесь. О, самая маленькая из вод, если бы ты могла сказать мне, где течет моя река! Но будь благословенна и ты, оплодотворяй землю.
— Смотри! Смотри! — Ким вскочил и оттащил его от реки. Какая-то желто-коричневая полоса выползла на берег
— У меня нет палки… Эх, у меня нет палки! — сказал Ким. — Но достану и переломаю об ее спину.
— Зачем? И она подвержена тому же Колесу Всего Сущего, как и мы! Жизни, подымающейся или опускающейся, очень далекой от освобождения. Большое зло должна была сделать душа, заключенная в эту оболочку.
— Я ненавижу всех змей, — сказал Ким. Никакое туземное восклицание не может ослабить ужаса белых людей при виде змеи.
— Оставь ее жить, сколько ей положено. — Свернувшаяся змея зашипела и полуоткрыла свою пасть. — Да придет скорее твое освобождение, брат мой, — спокойно продолжал лама. — Может быть, ты случайно знаешь, где находится моя река?
— Никогда не видел такого человека, как ты, — шепнул пораженный Ким. — Неужели даже змеи понимают твои слова?
— Кто знает? — Он отошел на один фут от поворачивавшей голову кобры.
— Иди! — крикнул он через плечо Киму.
— Ну уж нет, — сказал Ким, — я обойду кругом.
— Иди. Она не причинит тебе вреда.
Ким колебался одно мгновение. Лама повторил приказание, снабдив его какой-то монотонной цитатой на китайском языке, которую Ким принял за заклинание. Он послушался и прыгнул через речку. Змея действительно не подала и признака жизни.
— Никогда не видел такого человека. — Ким вытер пот со лба. — Куда же мы теперь идем?
— Это ты должен сказать. Я — старик и чужестранец, вдали от моей страны. Если бы от железной дороги у меня не наполнялась голова дьявольским шумом, я поехал бы теперь в Бенарес… Но тогда мы могли бы пропустить реку. Будем искать ее.
Там, где хорошо обработанная почва даст три и даже четыре жатвы в год, среди плантаций сахарного тростника, табаку, длинных белых растений ноль-коль они бродили целый день, поворачивая в ту сторону, где виднелась вода, при этом они будили деревенских собак и жителей сел, спящих в полдень. Лама отвечал на громкие вопросы с неизменной простотой. Они искали реку — реку чудесного исцеления. Не знает ли кто-нибудь такой реки? Иногда слушатели смеялись, но чаще выслушивали историю до конца и предлагали местечко в тени, молоко и еду. Женщины повсюду были добры, а дети, как на всем свете, то робки, то смелы. Вечер застал их на отдыхе под деревом в деревушке с грязными стенами и крышами Они разговаривали со старшиной в то время, когда скот возвращался с пастбища, а женщины приготовляли ужин. Они вышли из пояса садов, поставляющих фрукты и овощи на рынок голодной Умбаллы, и находились теперь среди тянувшихся на несколько миль лугов.
Старшина был любезный старик с седой бородой, привыкший встречать чужестранцев. Он вытащил веревочную койку для ламы, поставил перед ним горячее кушанье, набил трубку и, так как вечерняя служба в сельской пагоде окончилась, послал за жрецом.
Ким рассказывал детям постарше о размерах и красоте Лагора, о путешествии по железной дороге и о жизни в городе вообще; взрослые разговаривали так же медленно, как их скот пережевывает жвачку.
— Я не могу понять этого, — сказал наконец старшина деревни. — Как понимаешь ты его слова? — Лама, закончив свой рассказ, молча перебирал четки.