«Это еще не ненависть: так, лишь вспыхнула спичка…»
это еще не ненависть: так, лишь вспыхнула спичка,выхватив из темной комнаты два безликих лицаплачущие, звериные, не знающие, какого черта радиони глядят и дышат одно в другоеэто еще не ненависть: легкий зуд на шкуре огромногочерного животного,лижущего лоно той, которой мы страшно боимся,будучи ее сторожами и кормилицамиэто еще не ненависть: случайная пощечинав ресторане,после которой, как это ни странно, все остаетсяпо-старому,и те же босые желания, спрятавшиесяпод диванами –босиком по грязному полуэто еще не ненависть: только легкое брюзжаниеперед иконой, смысл которой еще не осознанэто скитания в темных лесах подсознания,нечто неосязаемоеэто еще не ненависть: только лишь вид бурлениянекой вязкой жидкости,вечное промедлениеэто –
словно где-то на помойкесреди банок консервных зачинают дитяи на этой помойке пробуждается жерло вулкана
Поминки по упоению
босоногое упоение отыскивает осколки стеклакровяные прожилки стопу в лепесток превращаютрасцветает нога и испугано вьется поломаннымстеблем(черный траурный бархат на листьяхмолчащей в тени неизвестной травы)мы его пригласили на праздник вчерашний,но прогнали, как только дождались зарисерая завязь утра расступились, дорогу ему уступая,и пошли мы печальной дорогой, где лезвия стеблейскрежещущих безустально точит тростникмы не знаем причины, но, верно, оно забежалослучайною гостьейи потребность в себе не прочло в нашихбесплодных глазах…и рыдай, и стенай, и страдай!но не смей страстно клясть.Что в проклятьях на голову синюю Неба,если мы не сумели (и вряд ли сумеем)любить?если мы в грязь втоптали путеводную нитьтолько лишь потому, что она не была золотая?
Ад воров
Сухая пыль поддерживает свод.Палящий зной заносит молотна воду хрупкую в оправе тростников.Пути воров приводят в этот ад:здесь нечего украсть и не к кому взывать.Звенит в отчаянье качнувшееся летона скользкой кромке исполинских вод,и отражаются в воде кометы,пророчащие предпоследний год.Возьми за воды свой народ!Но было время водам расступаться,когда тяжелый караван мог проскользнуть.Теперь преследователь совместился с жертвой.И некуда бежать. И от кого бежать? Забудь…У края вод собрались воры.Чужую боль, любовь чужуюопустошая как карман,надеждам пели аллилуйю…Но ремесло сломило волю.И все осело в легких памяти, как пыль:и тонкие и хрупкие богини,дожди, прижавшие своим расстрелом к стенке,спокойный сон на пламенной росе.Вся пыль на полке памяти осела.Весь прах отдать?! Карманы вывернуть и этимискупленье и облегченье приобрести?!И легкими как луч преодолетьбескрайнее пространство?!Но черви с неотступным постоянствомжелают неотступно руки грызть.Не утешайся тем, что это – месть.Месть – преходяща. Ад пребудет вечноС тобой – когда в тебе уже он есть.Когда в себе его взрастил беспечно.
«Бессонны очи пустоты…»
Бессонны очи пустоты;Ей, не наполненной смятеньем,Век простоты быть воплощеньем,Не зная прелесть простоты.Ей – вечно к призракам на грудьСклоняться головой пустою,Век вслед за смутною толпоюФантомов выбирая путь.И, пролетая сквозь года,Сама себе лишь интересна,Всепожирающая безднаЛюбви не встретит никогда.
«По водам призрак снова вынудит ступать…»
по водам призрак снова вынудит ступатьтуда, где каждый шаг за чудопочтут немые обитатели глубини сердцу снова нужен господин,чтобы продать его, как продавал Иуда,и отрицать его и, низведя в ничто,остановиться перед выбором великим,вновь обратившись просветленным ликомтуда, где чувства новые и новые молитвызаставят снова буйствовать его.
Потоп
набросил небосвод на лица жертв свой плащ,и снизошла вода на крыльях громав хрустальных змеях струйпрозрачными ногтямивцепилась в листопад– и порвала листвуи заметалась с плеском под ногамиязык ее слизнул все краски с улици растворил в гортани пенной слюнкойчудовище воды подмыло стены– и погналось за собственным хвостомспокойствие!поближе к сердцу жаркокопченых языков огня не жалкошипят желанья на сырой травеи так прозрачна, лжива и доступнасухая страсть в объятиях воды
Второй потоп
наполнен, уходящий тяжестью в песок,ты попрощался с поздними цветами,с камнями, где вскипает очитокстекают слезы с глаз, ресничными зонтамиприкрывшими весь череп, и встаетнадбровие
рыдающим цунамии пережить возможно ли потоп,когда ковчег былым столь перегружени флаг разорванного неба хлещет топ?о той, об этой вспоминая, этимсебя отдать пытаясь – кто мог знать,что содержание, расплесканное летом,оборотит поток воспоминаний вспять,и вряд ли удается рассказатьо мелодичности однообразных днейтоскливых,коктейле неба с желтою оливой,о том, что составляет в целомнеповторимость человека,о прищуреглазного уголкапленительного ящера горывсе рассказать, особенно когдаступня предгрозовая тишинызависла над заброшенным селом, и струйкипеска, стекающего с пальцев, шепчутеще одно смешное имя бытия
«Эту старую кожу, местами порванную…»
Эту старую кожу, местами порванную,набросив на плечи души,выходишь в мертвый утренний дождь ощущений.Затерявшуюся в складке, сломанную сигаретудыханияЗажигаешь быстрой спичкой открытого глаза.Кепку черепа с густым козырькомнакинув на сновидения, как на насекомых, которыхусердноловил в детстве.Выходяначужуюулицу,враждебнуюулицу.Когда станешь домоседом?Когда больше никогда не придетсянадевать эту вышедшую из моды одежду,пропахшую пробуждением?Просыпающийся облачается в себяспросонья на левую сторону.Всегда на левую сторону.
«Я возвращался домой по улице темной…»
я возвращался домой по улице темной,словно танцор – по минному полюкаждый шаг был выверен – но и рискован,каждый удар сердца – грозил детонациейя увидел огненную черту – поперек улицы,и за ней – уходящих вдаль юных героев,пишущих кровью имена женщинна стеклянных стенахузкого и мрачного коридораотягощали карманы невыполненные планы,но головы, как аэростаты – тянулиськ высокому небу,искривляли лица злокачественные пороки –так долго сердце жило на воде и хлебеоглянувшись назад – я вдали увиделробко ступающих – по моему следуя понял – я должен лечь попереки загородить проход усталым теломдевушки, строящие на песке воздушные замкивеликой жертвы,юноши, выкрикивающие пункты обвинения– о, я должен быть последним и первым!и я упал на черте – не дойдя до дома,и увидел – стекленеющими глазами:они шли по следу – ничего не заметив.переступая через тело ногами.
Предел
Достигнув предела пути,Я оглянулся, чтобы описать путешествиеЛицам, пославшим меня сюда.Хоть в дороге мне снились иные сны,Чем вам, оставшимся дома,Хоть увидел я столько лиц,Что я лица родных не вспомню –Вид стены, преградившей мне путьВдохновляет меня на поэму.Стена, как и положено старой стенеВ романтических образах,Может быть описана так:Темная зелень плюща,Взирающая на путешественника,Трещины, давшие обиталищеСкорпионам, тарантулам, сороконожкам,Яркая зелень берез,Налипшая на глаза,Золоченая маковка церкви,Разрезающее солнце в движении к меридиану.Но если воспользоваться иными словами,Сочлененными в иной последовательности,То как вы назовете эту преградуНа пути к истоку всех времен?Сюда уперлись все призрачные тропинки,Прорубленные лунным светомДля лунатиков, бредущих с высоко поднятымируками,Для несчастных, опустивших руки.Здесь прохладно и приятно,И есть родник, необходимый для жизни,Но нет движения вперед,Хотя по смеху детей мне понятно,Что и по ту сторону стены есть жизнь.Познав измену раньше, чем женщину,И женщину раньше, чем любовь,Я теперь познаю окончание жизниРаньше, чем смерть.Потому что, как ни приятно будетСуществование возле стены,Оно не продвинет меня ни на йоту дальше.Радует лишь сознание того,Что ни один,Ни один из попутчиковНе перейдет на другую сторону Старой Стены.В одни времена стена – лишь препятствие,По преодолении которогоНовое солнце восходит –Барьер революции образа жизни и мыслей.Но время от времени в ходе вековСтена становится неодолимой.Это время, когда эмаль листвыНа воде прудовЗнаменует конец старой жизни,Но новой еще не видноЗа выпавшим снегом.Для пальцев слабых остекленела поверхностьСтены.И мысли погрузятся в оцепенение беременностиУ Старой Стены.И дети, играя, полезут за стену,Как в садСоседский.Поэтому жду терпеливо детей я.