Собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Разница была градусов в десять, не меньше. Да и ветер был какой-то теплый, чуть не весенний.
— Конвой! Оправиться!..
Как еще рассказать бойцам, что мы рады теплу, южному ветру, избавлению от леденящей душу тайги.
— Ну, вылезай!
Конвоирам тоже было приятно размяться, закурить. Мой искатель справедливости уже приближался к конвоиру.
— Покурим, гражданин боец?
— Покурим. Иди на место.
Один из новичков не хотел слезать с машины. Но, видя, что оправка затянулась,
— Помоги спуститься.
Я протянул руки и, бессильный доходяга, вдруг почувствовал необычайную легкость его тела, какую-то смертную легкость. Я отошел. Человек, держась руками за борт машины, сделал несколько шагов.
— Как тепло. — Но глаза были смутны, без всякого выражения.
— Ну, поехали, поехали.
Тридцать градусов. С каждым часом становилось все теплее. В столовой поселка «Палатка» наши конвоиры обедали последний раз. Рябой купил мне килограмм хлеба.
— Возьми вот беляшки. Вечером приедем.
Шел мелкий снег, когда далеко внизу показались огни Магадана. Было градусов десять. Безветренно. Снег падал почти отвесно — мелкие-мелкие снежинки.
Машина остановилась близ райотдела НКВД. Конвоиры вошли в помещение.
Вышел человек в штатском костюме, без шапки. В руках он держал разорванный конверт.
Он выкрикнул чью-то фамилию привычно, звонко. Человек с легким телом отполз по его знаку в сторону.
— В тюрьму!
Человек в костюме скрылся в здании и сейчас же явился.
В руках его был новый пакет.
— Иванов!
— Константин Иванович.
— В тюрьму!
— Угрицкий!
— Сергей Федорович!
— В тюрьму!
— Симонов!
— Евгений Петрович!
— В тюрьму!
Я не прощался ни с конвоем, ни с теми, кто ехал вместе со мной в Магадан. Это не принято.
Перед крыльцом райотдела стоял только я вместе со своими конвоирами.
Человек в костюме показался на крыльце с пакетом.
— Андреев! В райотдел! Сейчас я вам дам расписку, — сказал человек моим конвоирам.
Я вошел в помещение. Первым делом — где печка? Вот она — батарея центрального отопления. Дежурный за деревянным барьером. Телефон. Победнее, чем у товарища Смертина в Хаттынахе. А может быть, потому, что то был первый такой кабинет в моей колымской жизни.
Вверх по коридору уходила крутая лестница на второй этаж.
Недолго я ждал. Сверху спустился тот самый человек в костюме, который принимал нас на улице.
— Идите сюда.
По узкой лесенке поднялись мы на второй этаж, дошли до двери с надписью: «Я. Атлас, ст. уполномоченный».
— Садитесь.
Я сел. В крошечном кабинете главное место занимал стол. Бумаги, папки, списки какие-то.
Атласу было лет тридцать восемь — сорок. Полный, спортивного вида мужчина,
— Фамилия?
— Андреев.
— Имя, отчество, статья, срок?
Я ответил.
— Юрист?
— Юрист.
Атлас вскочил с места и обошел вокруг стола.
— Прекрасно! С вами будет говорить капитан Ребров!
— А кто такой капитан Ребров?
— Начальник СПО. Идите вниз.
Я возвратился к своему месту около батареи. Размыслив над новостями, я решил заблаговременно съесть тот килограмм «беляшки», который мне дали конвоиры. Бак с водой и прикованная к нему кружка были тут же. Ходики на стене мерно тикали. В полудреме я слышал, как кто-то прошел мимо меня наверх быстрыми шагами, и дежурный разбудил меня.
— К капитану Реброву.
Меня провели на второй этаж. Открылась дверь небольшого кабинета, и я услышал резкий голос:
— Сюда, сюда!
Обыкновенный кабинет, чуть побольше того, где я был часа два назад. Стекловидные глаза капитана Реброва устремлены были прямо на меня. На углу стола стоял недопитый стакан чая с лимоном, обкусанная корочка сыра на блюдце. Телефоны. Папки. Портреты.
— Фамилия?
— Андреев.
— Имя? Отчество? Статья? Срок? Юрист?
— Юрист.
Капитан Ребров перегнулся через стол, приближая ко мне стеклянные глаза, и спросил:
— Вы Парфентьева знаете?
— Да, знаю.
Парфентьев был моим бригадиром в забойной бригаде на прииске еще до того, как я попал в бригаду Шмелева. Из Парфентьевской бригады меня перевели в бригаду Потураева, а оттуда — к Шмелеву. У Парфентьева я работал несколько месяцев.
— Да. Знаю. Это мой бригадир, Дмитрий Тимофеевич Парфентьев.
— Так. Хорошо. Значит, Парфентьева знаете?
— Да, знаю.
— А Виноградова знаете?
— Виноградова не знаю.
— Виноградова, председателя Далькрайсуда?
— Не знаю.
Капитан Ребров зажег папиросу, глубоко затянулся и продолжал разглядывать меня, думая о чем-то своем. Капитан Ребров потушил папиросу о блюдце.
— Значит, ты знаешь Виноградова и не знаешь Парфентьева?
— Нет, я не знаю Виноградова…
— Ах, да. Ты знаешь Парфентьева и не знаешь Виноградова. Ну, что ж!
Капитан Ребров нажал кнопку звонка. Дверь за моей спиной открылась.
— В тюрьму!
Блюдечко с окурком и недоеденной корочкой сыра осталось в кабинете начальника СПО на письменном столе справа, возле графина с водой.
Глубокой ночью конвоир вел меня по спящему Магадану.
— Шагай скорее.
— Мне некуда спешить.
— Поговори еще! — Боец вынул пистолет. — Застрелю, как собаку. Списать нетрудно.
— Не спишешь, — сказал я. — Ответишь перед капитаном Ребровым.
— Иди, зараза!