Собрание сочинений. Том 2. Отважные мореплаватели. Свет погас. История Бадалии Херодсфут
Шрифт:
— Они непременно пойдут ко дну, потому что так нагрузили лодку! — сказал он.
— Целы будем и вернемся! — успокоил его Джэк.
Лодку подняло гребнем волны. Казалось, она вот-вот разобьется вдребезги о корпус шхуны, но она как-то скользнула и исчезла в тумане.
Дэн дал Гарвею в руки веревку от висевшего за брашпилем колокола и велел ему все время звонить.
Гарвей звонил усердно. Он знал, что в его руках жизнь двух людей. Однако Диско, пославший этих людей на опасную ловлю и записывавший что-то в вахтенный журнал у себя в каюте, вовсе не походил на убийцу. Проходя мимо Гарвея ужинать, он даже
— Что это за буря! — сказал Дэн. — Это и мы с тобой могли бы отправиться в такую погоду. Они недалеко отошли от шхуны. Право, не стоит так трезвонить!
Но Гарвей продолжал звонить еще с полчаса.
Вдруг послышался крик и стук. Мануэль и Дэн бросились к борту. Это вернулись Долговязый Джэк и Том Плэт. Они выловили, казалось, половину рыбьего населения Северного Атлантического океана и тащили его на себе. Том Плэт сбросил с себя мокрую ношу. Джэк снял сапоги и вылил из них воду, потом, неуклюже прыгнув, как вздумавший дурачиться слон, смазал Гарвея по лицу жесткой, пропитанной рыбьим жиром рукой.
— Будем иметь удовольствие вместе откушать! Сегодня мы почтим ужин второй смены нашим присутствием!
Действительно, все четверо пошли ужинать. Гарвей наелся до отвала отварной рыбы с сухарями и пирога и заснул как раз в то время, когда Мануэль вытащил из ящика двухфутовую модель «Люси Хольме», корабля, на котором он совершил свое плавание, и собирался показать на ней все снасти. Гарвей даже пальцем не шевельнул, когда Пенн уложил его на скамейку.
— Как тяжело, должно быть, его отцу и матери, которые думают, что он утонул. Трудно, ох трудно потерять ребенка! — вздохнул Пенн, вглядываясь в лицо Гарвея.
— Не думай об этом, Пенн, — сказал Дэн, — пойди лучше закончи свою партию в шашки с дядей Сальтерсом. Отец, я постою сегодня на вахте за Гарвея. Он совсем умаялся!
— А малый, право, славный! — сказал Мануэль, стаскивая с себя сапоги и тоже укладываясь на скамье. — Из него, пожалуй, выйдет человек. А что, Дэнни, ведь он вовсе не такой бестолковый, как показалось твоему отцу?
Дэн хотел выразить согласие, но тоже захрапел.
Море бурлило. Поднялся ветер, и стоять на вахте пришлось старшим. Часы мирно отбивали такт. Море ревело, а в каюте раздавался свист и храп спящих. Печка шипела, когда брызги попадали в трубу. Мальчики спали, а Диско, Джэк, Том Плэт и дядя Сальтерс по очереди ходили смотреть штурвал, якорь или поворачивали на фордевинд.
IV
Гарвей проснулся, когда уже первая смена сидела за завтраком. Двери хлопали. Шхуна трещала по всем швам. В маленькой корабельной кухне негр-кок раскачивался, то и дело теряя равновесие, а котлы и сковороды дребезжали и прыгали, хотя и были прикреплены к деревянной переборке. С грустным воплем вздымались и падали волны. Слышно было, как они разбивались, на минуту как бы в бессилии замолкали, чтобы снова обрушиться на палубу. Скрипел канат; брашпиль сердито визжал; шхуна поворачивала на бакборт; [3] ее бросало из стороны в сторону.
3
Бакборт — правая сторона, правый галс, правый бок
— Ну,
Джэк, как большая змея, перевалился от стола к скамье и начал курить. Его примеру последовал Том Плэт. Дядя Сальтерс с Пенном отправились на вахту. Кок начал подавать завтрак второй смене.
Смена не заставила себя ждать. Аппетит у нее был богатырский. Подкрепив силы, Мануэль набил трубку каким-то ужасным табаком, уселся на скамью, положил ноги на стол и, лениво развалившись, с улыбкой смотрел на кольца дыма. Дэн растянулся на другой скамейке и наигрывал на пестрой, разукрашенной позолотой гармонике. Кок, прислонившись к шкафу, в котором держал пироги (Дэн ужасно любил пироги), чистил картофель, не спуская глаз с плиты, опасаясь, чтобы вода не слишком залила трубу Дым и запах стояли невообразимые.
Вопреки ожиданиям Гарвей не чувствовал усталости. Тем не менее он с удовольствием лег на скамейку, как будто это был мягкий диван. А Дэн наигрывал какую-то народную песенку, насколько позволяли толчки шхуны.
— Что же, это долго будет продолжаться? — спросил Гарвей у Мануэля.
— Может, до ночи, а может быть, и дня два. А что, не нравится? Вот поутихнет, опять будем ловить рыбу!
— Неделю тому назад я бы расхворался от такой качки, а теперь ничего!
— Это от того, что ты теперь стал настоящим рыбаком. На твоем месте, вернувшись в Глостер, я поставил бы вот какую толстую свечу за свое спасение, да и не одну, а две-три!
— Кому свечу?
— Ну, конечно, Божьей Матери, в нашей церкви, что на холме. Она милостива к рыбакам. Мы, португальцы, чтим ее, а потому редкие из наших рыбаков тонут!
— Ты католик?
— Я уроженец Мадейры, как же мне не быть католиком? Так вот, я и ставлю всегда две-три свечи по возвращении в Глостер, и Матерь Божия не забывает меня!
— Я этому не верю! — откликнулся со своего места Том Плэт, посасывая трубку — Море капризно. Чему быть, того не миновать. Тут ни свечи, ни керосин не помогут!
— Что ни говори, а вера — великое дело, — сказал Джэк, — я согласен с Мануэлем. Лет десять тому назад я был матросом на одном бостонском торговом судне. Корабль пошел ко дну, бедняга. Тогда я пообещал, если останусь в живых, показать святым угодникам, какого талантливого малого они спасли. Как видите, я остался цел и невредим, а модель старого «Кэтлина», над которой я проработал добрый месяц, я передал священнику, чтобы он повесил ее в алтарь. По-моему, в жертве модели больше смысла, чем в приношении свечи. Свечей можно поставить сколько угодно, а принося святым модель, жертвуешь свой труд, и они видят, что человек им благодарен!
— И ты веришь всему этому, ирландец? — спросил Том Плэт, приподнимаясь на локте.
— Если бы не верил, то и не делал бы того, что говорю, друг мой.
— Прекрасно. А вот Енох Фуллер сделал модель «Orio», так она теперь в музее. Славная модель, скажу я вам, только Енох никому не посвящал ее…
Рыбаки могли бы говорить на эту тему еще долго, если бы Дэн не перебил их, затянув веселую песню, излюбленную рыбаками. Долговязый Джэк подхватил.
В песне говорилось про скумбрию с полосатой спиной, про треску с глупою башкой, про камбалу, которая любит плавать глубоко по дну морскому.