Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
— Войтал, ты как-нибудь укради у него книжку, — шептал Хозе, — что он в нее записывает? Гадости какие-нибудь, я уверен. Ты укради и почитай нам.
— Ладно, я как-нибудь вытащу у него книжку, — ответил Войтал.
— Почему вы думаете, что гадости? — вступилась Ольга. — Может, он переделывается. Кто знает!
— О, переделывается! У него не такой характер.
Бросив разговор о докторе Гораке, Хозе уже вертелся возле узбечки Каримы, сопровождающей груз.
Она строго поглядывала на Хозе. Его активность настораживала.
— Кто этот? — спросила она Ахундова.
—
— О! — теперь она позволила себе улыбнуться краешком губ в ответ на откровенные восхищения Хозе.
— Ольга, Ахундов сказал ей, что я испанец?
— Да.
— Никогда не думал, что национальность украшает мужчину. Карима, я видел по ее глазам, сразу сказала себе: вот некрасивый носатый парень, а, смотрите, сейчас не думает этого. Я красивый? Ага. Почему я красивый? Потому что я испанец. Войтал, ты не такой красивый, как я, потому что ты не испанец. Чехи не имеют репутации красавцев, потому что они сдались без боя. Верно?
— Это ты скажи доктору Гораку.
— Конечно, скажу. Вот сядем в дрезину, и я скажу. С утра сегодня ни о чем не спорили.
Но когда дрезина тронулась, Хозе занялся Каримой. Он пел андалузские песни, прищелкивая пальцами, как кастаньетами, и даже попробовал сидя показать какой-то древний «Танец плеч», который всех рассмешил, кроме доктора Горака.
Он один был сосредоточенно хмур.
Когда в Венеции он как-то разговорился с Рамигани о близости большой войны, индус намекнул ему, что война, безусловно, близка и начнется она нападением Гитлера на Советский Союз с юга.
— Удар из Турции и Ирана по закавказским и среднеазиатским республикам Советского Союза! Очень оригинально!
Доктор Горак поинтересовался:
— Вы за победу Гитлера?
— Как вам сказать? Если он набьет морду Англии, я буду только его приветствовать, но отношение мое к Советам сложное. Коммунизм я ненавижу, но государство Сталина я бы никому не хотел дать в обиду.
— Чего же вы радуетесь удару по Советскому Союзу?
Индус пожал плечами:
— Кто бы ни бил по Советам, синяки будут на английском теле. Чем бы ни завершился удар по Советам, кровь потечет из английских вен. И кроме того, когда пожар возникает вблизи порохового депо, это всегда влечет за собой… другие пожары и взрывы.
— И вы думаете, взорвется в конце концов Англия?
— Уверен.
И вот теперь доктор Горак ехал по пескам, которые не сегодня завтра могли стать плацдармом войны. Он находился сейчас в глубине еще не начатого сражения, и все, что он видел, поражало его не тем, как оно выглядело, а тем, как будет выглядеть, и он многое опускал, ничему не удивлялся и почти на все радостное раздражался безудержно.
Остался позади оживленный оазис, и точно где-то рядом вспыхнул огонь, такая яркая, утомляющая глаз желтизна полыхнула за окнами дрезины. Пошли пески. Ветер взбаламутил их острые гребни и делал из воздуха жесткую песчаную болтушку — уже поскрипывало на зубах, глаза воспалились, стали шершавыми руки, к которым налип песок, жгло щеки и глаза. Ландшафт точно смыло губкой. За окнами дрезины крутились желто-серые разводы взбитого в пену
Вблизи города Андижана, в самом узком месте реки Кара-Дарьи, там, где она сжата крутыми берегами, начата крупнейшая на канале плотина Куйган-Яр.
Ежегодно в течение столетий жители Андижанского, Пахтаабадского, Алтын-Кульского, Избаскентского и Балыкчинского районов сходились сюда вбивать в реку огромные бревна «сипаев» — гигантских бревенчатых корзин, засыпанных камнями, — чтобы поднять немножко воды Кара-Дарьи и пустить их в каналы.
Теперь на месте кустарной плотины встанет новая, и вода поднимется в паводки на целые пять метров.
— И что там деется, — продолжал рассказывать водитель, пустив свою дрезину с такой скоростью, что с непривычки можно было — от тряски — откусить себе язык. — Кафе разные, читалки, зубы лечат, музыка, ужас, ужас чего творится, в самом Ташкенте сроду такого оживления не было! Милиционеров пригнали. Ей-богу! Ходят, движение регулируют, — от же, до чего заплановано! Почта, телеграф, радио — что хочешь. Вчерась узун-кулак [17] был: Тамара Ханум приехала, да что-то не слыхать далее…
17
Узун-кулак —слух; дословно «длинное ухо» (узбек.).
— А что вы можете слыхать, господин водитель, если вы сидите на этой своей повозке? — спросил теперь уже не Горак, а все время молчавший Войтал.
— Чего слыхать могу? А всё. Сейчас вы увидите.
Дрезина подлетала к станции Ванновской.
— Значит, какое движение делу, Аркадий Васильевич? Летим вперед?
Гости единодушно высказались за то, чтобы не останавливаться в пути, а ехать к Зеленому мосту.
— Ну, значит, летим вперед. Я только один момент.
Дрезина остановилась. Группа встречающих замахала руками, зааплодировала. Пока Белоногов и Ахундов объясняли, что маршрут гостей меняется, водитель договорился с начальником станции, как двигаться дальше.
— А что слыхать? — громко выкрикнул он специально для гостей. — Новости имеются?
И начальник станции несколько раз восхищенно махнул футляром с флагами:
— Только что азербайджанские гости проследовали к Дусматову. Вот бы вам тоже к нему. Огромную выработку дал человек! К нему еще поутру помчались все корреспонденты.
Ахундов схватился за голову.
— Какой материал упустил!
Хозе Мираль и Шпитцер, которым всё переводили, утешительно похлопали его по плечам.
— А больше ничего не было? — с тайной надеждой, что, кроме дусматовского рекорда, сегодня ничего не упущено, спросил Ахундов.
— Да всего понемножку было. Восемьсот пятьдесят семь школ, говорили по радио, начали работать, восемьдесят библиотек… Слышь, Архименко, не возьмешь до Маргелана четыре ящика профессору Корженевскому? Чуть не забыл. Оборудование, что ли, для лабораторий бактериологических. Возьми, друг, будь добрый, поховай под сиденья.