Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
Второй(очевидно, стараясь выразить сочувствие). Ну, еще бы!
Первый. Да, сударь! Ну так вот, видите ли, этот самый гробовщик, Уилкинс, знал способ, как все это исправить. И все этими фокусами. Он обрабатывал физиономию покойника, и получалось, как родственники говорили, этакое умиротворение, знаете ли, вроде улыбки. Когда ему хотелось присчитать лишнее (а у него на все была настоящая такса), он устраивал покойнику «христиански-блаженную улыбку» — вот как это у него называлось.
Второй. Быть не может!
Первый. Я вам говорю. Ну, право, иной раз бывало даже удивительно. А у меня на этот счет (понижая голос) всегда
Долгое молчание. Второй пассажир смотрел в окно и, по-видимому, совсем забыл о своем спутнике. Выглянув из-за занавески, я увидел четыре головы, которые высунулись с других полок, горя нетерпением услышать, чем же кончилась история. Одна из голов, женская, немедленно скрылась, как только я выглянул, но дрожание занавески над ее полкой свидетельствовало о неослабном интересе. Только двое не проявили никакого интереса: первый и второй пассажиры.
Второй(лениво отрываясь от окна). Сая Дэнхема?
Первый. Да, Сай Дэнхем, он отродясь ни во что не верил, отпетый был человек. Напьется, бывало, вдребезги пьян и шляется с разными там бабами, на манер блудного сына, только еще хуже, сколько могу судить по тому, что мне рассказывали. Так вот, в один прекрасный день Сай скончался в Литл-Роке, и его привезли сюда для погребения. Родня, все народ гордый, конечно, денег на похороны не пожалела, и, между нами говоря, я такой роскоши в жизни не видывал. Уилкинс тут здорово подработал. Он этому забулдыге отделал физиономию по первому разряду: устроил ему «христиански-блаженную улыбку». Ну, с этого и начался поворот к худшему, потому что кой-кто из прихожан да и сам проповедник подумали, что всему есть граница, а на дому у диакона Тиббетса был даже разговор, не собрать ли по этому поводу совет. Но не это его погубило.
Опять молчание, и на лице второго пассажира не отразилось никакого желания знать, что же в конце концов погубило карьеру гробовщика. Но из-за занавесок на других полках высовывались нетерпеливые лица и даже одно-два сердитых, которые жаждали узнать, чем кончилось дело.
Второй(лениво возвращаясь к брошенной теме). Да, так что же его погубило?
Первый (невозмутимо). Вот эти самые фокусы, то есть я так думаю (осторожно), ведь я не все знаю. Когда миссис Уиддикомб потеряла мужа, месяца два назад… хотя она уже два раза побывала в юдоли скорби — это ведь ее третий муж, она бывшая вдова Джона Баркера.
Второй(с живейшим интересом). Да не может быть!
Первый(торжественно). Чтоб мне помереть, вдова Джона Баркера!
Второй. Ну-ну, скажу я вам!
Первый. Так вот, эта самая вдова Уиддикомб устроила похороны на широкую ногу. Она пригласила Уилкинса, а тот прямо из кожи лез. Прямо-таки надрывался. На беду, а может, и на счастье — пути господни неисповедимы — приезжает на похороны старый приятель покойного, доктор из Чикаго. Пошел он вместе с прочими взглянуть на покойника, а тот лежит и мирно улыбается, небесная этакая улыбка; все тут стали говорить, что теперь он на пути в рай, а этот самый приятель обернулся вдруг к вдове — а та сидит на своей скамье и умиляется, по женскому обычаю, что покойника так расхваливают, — да и спрашивает:
— Как вы сказали, сударыня, от чего супруг ваш скончался?
— От чахотки, — говорит она, бедняжка, утирая глаза, — от скоротечной чахотки.
— Какая там к черту чахотка! — говорит доктор. Он был, само собой, из неверующих, и даже необращенным. — От стрихнина он умер. Взгляните-ка на его лицо. Взгляните-ка на искажение лицевых мускулов. Это
Так и сказал — он в выражениях не стеснялся.
— Что вы, доктор! — говорит вдова. — Это… это его последняя улыбка. Это христианское смирение.
3
Сардонический смех (лат.).
— Подите вы со своим смирением, что вы мне толкуете! — говорит доктор. — От такого смирения чертям в аду тошно. Это яд. И я этого так… Ах, будь я проклят, да ведь мы приехали, да, да, это Джолиет. Ну, вот уж не подумал бы, что мы едем около часу!
Двое-трое нетерпеливых пассажиров отозвались с полки:
— Постой, друг! Послушайте, приятель! А чем же кончилось?..
Но и первый и второй пассажиры уже исчезли.
Перевод Н. Дарузес
ИСТОРИЯ ОДНОГО РУДНИКА
ЧАСТЬ I
ГЛАВА I
КТО ЕГО ИСКАЛ
Крутая горная тропа пересекала Монтерейский береговой кряж. Кончо устал, Кончо был покрыт густым слоем пыли, Кончо был сильно не в духе. Только одна услада могла скрасить Кончо изнурительно трудную дорогу, и эта услада таилась в кожаной фляжке, висевшей у него на луке. Кончо поднес фляжку к губам, сделал большой глоток, сморщился и крикнул:
— Carajo [4] !
4
Проклятье (исп.).
Во фляжке оказалось не агвардиенте [5] , а скверное американское виски, которое под этим звучным кастильским названием продавал ирландец в таверне около поселка Три Сосны. Тем не менее фляжка была почти опорожнена и снова повисла на седле, желтая и сморщенная, как лицо самого Кончо.
Подкрепившись, Кончо заглянул на дно ущелья, откуда он поднимался с самого полудня. Там внизу была равнина — бесплодная, пыльная, унылая и лишь кое-где окаймленная узкой полоской вспаханной земли или зеленых valdas [6] . С минуту Кончо пристально разглядывал низкую гряду облаков на востоке, таких белых и легких, что они, казалось, то возникали, то исчезали у него на глазах. Он провел рукой по лбу, сощурил воспаленные веки. Что это — действительно Сьерра или проклятое американское виски над ним подшучивает?
5
Местная водка (исп.).
6
Valda, или Falda (исп.) — подол женской юбки, в переносном смысле — часть горного склона, образующего угол с долиной. (Прим. автора.)
Кончо стал снова подниматься в гору. По временам заброшенная тропа совсем терялась на каменистом скате, но умная ослица Франсискита каждый раз отыскивала, куда ступить. Так шло до тех пор, пока она не упала, споткнувшись о камень. Тщетно Кончо старался поднять ее из-под груды лагерной утвари, лотков для промывки золотого песка и мотыг — ослица лежала смирно и только время от времени поднимала голову и окидывала взглядом расстилавшуюся внизу унылую равнину. Кончо стал осыпать ее градом совершенно бесполезных ударов. Кончо разразился ругательствами, носившими ярко выраженный мирской характер, как, например: «злодейка», «изверг», «свиная морда, хоть бы тебя бык на рога насадил!» — но и это ни к чему не привело. Тогда Кончо прибегнул к религиозной тематике.