Собрание сочинений. Том 3. Дружба
Шрифт:
Она молча провела горячей ладонью по жесткому ежику его волос, по лицу и тихо засмеялась, чуть морщась от боли, обаятельная в непосредственном выражении своего большого чувства.
Первого февраля 1943 года южная группа гитлеровцев в центре города перестала существовать: Паулюс со всем штабом сдался в плен. На другой день была вынуждена прекратить сопротивление северная группа в районе заводов. В городе наступила удивительная тишина. Повсюду затрепетали на ветру красные полотнища: бойцы с риском для жизни взбирались на стены развалин, на фермы разбитых цехов, лишь бы повыше поднять дорогие сердцу
— Теперь будем гнать фрицев до самого Берлина, — говорили солдаты.
— Гуляй, братва, а завтра опять в поход. Фронт-то, вон он где шагает!
Рвался немец прямо к Волге, Только путь до Волги долгий. Впер вояка в Сталинград, Да не выбрался назад.Звонко вторили, звенели женские голоса. И рыдания слышались: мирные жители с котомками за плечами, с санками, груженными домашним скарбом, уже бродили среди груд щебня, где когда-то были их родные дома, заглядывали в блиндажи.
— Ну что же, пока и в землянке можно пожить, и в подвале не плохо устроиться…
Четвертого февраля был назначен общегородской митинг. По этому случаю Варя с утра упросила Решетова отпустить ее из госпиталя: она тоже хотела присутствовать на митинге. В шапке-ушанке и мужском полушубке, подпоясанном ремнем, — больное плечо внапашку, — она вышла из штольни вместе с Иваном Ивановичем.
— Пойдем на Волгу! — попросила Варя, когда они, заглянув в город, прошли по тропинкам, проложенным через заваленные улицы. — Я чувствую себя прекрасно, честное слово!
Они выбрались из толпы на перекрестке и вдруг увидели Платона Логунова. Он, тоже в полушубке, в шапке-ушанке и валенках, стоял и смотрел вверх: голуби кружились над пустой коробкой многоэтажного дома, садились на балконы, на задымленные проемы окон.
— Здравствуйте, Платон! — сказали в один голос Варя и Иван Иванович.
Логунов вздрогнул, посмотрел на них, лицо его сразу помрачнело.
«Поздравьте нас, Платон Артемович!» — хотел сказать доктор, но почувствовал, как больно Логунову видеть его вместе с Варенькой, и ничего не сказал. Вместо того спросил:
— Что вы тут разглядываете?
— Да вот… голуби! — продолжая исподлобья смотреть на Варю, невольно любуясь ею и невольно сердясь на нее, ответил Логунов. «Ранена, убежала из госпиталя — и на тебе, гуляет по городу! Что ж, понятно! Все выражение ее показывает, как она счастлива». — Прилетели голуби. — Логунов резко отвернулся и, щурясь не то от сердечной боли, не то от солнца, посмотрел вверх. Откуда они взялись? Здешние-то погибли, наверно… И мальчишки! Что делают, дьяволята!
Мальчишки действительно уже карабкались по остаткам лестниц, по балкам перекрытий, по батареям и крючкам парового отопления, подкрадываясь к птицам, поднимаясь все выше до верхушек стен, покрытых лишь синевой неба.
— Отчаянный народ
— Да-да-да! Мирное население уже возвращается, — поддержал разговор Иван Иванович.
— Софья Вениаминовна говорит, что у нас по соседству объявился петух, — полушутя сообщила Варя, которая тоже понимала душевное состояние Платона.
— А у нас под берегом коза всю осаду прожила! — серьезно ответил Логунов. Ему было не до шуток, но не мог же он стоять, как истукан! — Многодетная семья… ну, и молоко детям.
Больше говорить оказалось не о чем.
Отойдя в сторону, Иван Иванович и Варя несколько минут шли молча: обоим было жаль Логунова.
На Волге курилась серебряная поземка — ветерок начинался. На просторе далеко отдавались ржание лошадей, скрип полозьев, голоса идущих и едущих людей. Спокойно, не таясь, среди бела дня шагали по ледовым дорогам люди. Навстречу с правого берега двигались нестройные колонны пленных гитлеровцев.
Аржанов и Варя дошли почти до середины реки и повернули обратно. На берегу, изрытом блиндажами, и среди развалин города шумел праздник победы, тревожил веселым гомоном проходивших пленных.
— Гляди, гляди! Вот настоящий фашист! — крикнул тоненьким, звонким голосом Алеша Фирсов.
— Это тебе в диковинку, ну и гляди! — отозвался добродушно Вовка Паручин. — А я на них, чертей, насмотрелся!
Привлеченные голосами знакомых ребятишек, Варя и доктор обернулись. Мальчики уже увязались за веселой компанией. Впереди, задом наперед, шел гармонист и, смеясь и подсвистывая, лихо наяривал на тальянке сибирскую подгорную. Следом за ним, размахивая платками, дробили каблуками по мерзлой земле женщины и солдаты.
Невысокий пехотинец с красным, обветренным лицом так и ходил козырем, так и покрикивал:
У фашиста кислый вид: Пять ночей фашист не спит. Не сомкнет, подлец, очей От «катюшиных» речей.И, глядя на ловкие выверты его проворных ног, обутых в тяжелые кирзовые сапоги, все хохотали. Смеялся и Вовка, шедший по пятам за ним, сдвинув на затылок шапку и с независимым видом, заложив руки в карманы распахнутого пиджака. Алеша Фирсов, натягивая рукава зимней куртки на озябшие кулачки, приподняв покрасневший носишко, бежал сбоку, засматривал на плясунов и заливался смехом. Странно, но хорошо звучал среди развалин беззаботный детский смех…
В полдень состоялся митинг. Громадная толпа людей впервые за полгода без опаски собралась под открытым небом на площади Павших борцов. Все вокруг говорило о страшном ожесточении недавних сражений. Вон разрушенное здание универмага, в подвалах которого был пленен командующий шестой фашистской армией Паулюс со своим штабом. Вон задымленная коробка здания обкома партии, опустошенная взрывами, и разбитый театр, откуда шло последнее наступление на окруженную группировку…
Площадь, как и все места боев, загромождена танками и пушками, везде валяются трупы. А кругом горы щебня и гигантские каменные решетки стен, сквозящих пустотой окон. Многоэтажные, с обломанными углами, с обрушенными перекрытиями, стояли эти серые стены как скалы на фоне синего неба. В бывшем сквере ни деревца — одни пеньки торчат из сугробов, и опять на каждом шагу мертвые танки, пушки, обломки самолетов и трупы.