Собрание сочинений. Том 4. Повести
Шрифт:
— Вы давно уже здесь?
— Третий год пошел. А до этого, считай, приход с год пуст стоял. Прежний-то священник, можно сказать, правдой или неправдой сбежал отсюда.
— Почему?
— Буду откровенен перед вами — корыстный был человек. До изменений жил широко — лошадь держал для разъездов, мог бы машину иметь, да это в глаза бросалось, а так — дом полная чаша, ковры, мебель дорогая, деньги направо-налево швырял, в Москву и в Ленинград ездил просто так — проветриться.
— Какие перемены? Верующих стало меньше?
— Верующих не меньше, только церковными деньгами теперь уже не священник распоряжается — церковный совет. Не своя рука владыка, из чужой получи, да не больше, чем назначено. А церковным старостой у нас сестра Аннушка, кажется, имеете честь знать ее?
— Имею честь.
— Она не расщедрится. Отец Амфилохий год терпел, два терпел и не вытерпел. Был — да нет, похоже, даже сан с себя снял.
— Ну, а вам как?
— Мне — что. Сыт, одет — и ладно. Вот только тоскливо. Горжусь своими святыми обязанностями, жизни не пожалею, чтоб слово божье донести, но и самому живое слово услышать хочется. Могу ж я хотеть малого?
И он так беспомощно и просяще поглядел на меня, что я поспешил его заверить:
— Можете.
— Господи! Мог ли помыслить, что меня здесь с полуслова понимать станут! Господи! Радость для меня великая! — И отец Владимир замялся. — Не осмелюсь предложить, но отметить эту радость хочется. Я же к вам — не как облеченный саном, не-ет, как человек к человеку… Осмелюсь ли?..
Он вдруг откуда-то из под полы своего мешковатого пиджака вытянул поллитровку.
— Праздник отметить…
И отчаянно побагровел, заметив мое изумление.
— Ох, батюшко! Грех все же… — заметила тетка Дуся.
— Но могу же я на минуту забыть, что я не поп Володька, тоже человек, как и все! — Звонкое мальчишеское отчаяние в его голосе.
— Можете. Дуся, подай стаканы.
Закатное солнце вызолотило тихий травянистый проулок за низенькими оконцами.
Мы сидели друг против друга, тетка Дуся — сбоку на уголочке с пылающими щеками, с покрасневшим лоснящимся носом — тоже после долгих отнекиваний пригубила стопочку.
У моего нового товарища, отца Владимира, возбужденно розовели большие уши. После восторженных признаний в мой адрес: «Великую душу нужно иметь, чтоб решиться… Подвиг апостольский!» — разговор затронул Апокалипсис Иоанна, которым я в первый красноглинский день просвещал тетку Дусю.
Я высказал свои соображения:
— Здесь неверие в торжество добра, если хотите. Иоанн Богослов, один из учеников Христа, волей или неволей тут выступает против человеколюбивых принципов своего учителя.
У
— Странно, — придушенным шепотом выдавил он.
— Что же странного?
— Так можно все святое писание под сомнение поставить.
— А разве вы всему верите, что написано в Библии?
— Каждому слову, каждой буковке!
— Даже тому, что в первый день творения бог создал свет, а звезды, луну, солнце только на четвертый? Свет раньше источников света? Этому верите?
— С первых строк вам пробный камень бросается. Испытание! Осилите себя, переступите соблазн неверия, — значит, прошли проверку, значит, верующий.
— Но ведь легче всего такой экзамен выдержит доверчивый идиот. Неужели богу интересней иметь дело с безмозглыми дураками?
— А вы забываете, что Христос сказал: «Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное»?
— Это звучит для меня как оскорбление Христа. Выходит, он настолько не уверен в себе, что предпочитает блаженных и юродивых нормальным людям, бессмыслицу — мысли.
— Но это же вопиюще! Вы, оказывается, неверующий! — выкрикнул отец Владимир.
— Нет, верующий, но не из блаженных. Способен критически осмысливать, отметать нелепицы, брать полезное.
— Сначала не поверите картине творения, потом мимоходом посомневаетесь в словах учителя, дальше не поверите в исцеление Лазаря, в насыщение пяти тысяч пятью хлебами, наконец, будете отрицать божественное вознесение на небо, поставите под сомнение самого Иисуса Христа? Какой же вы верующий после этого?
— Совершенно верно, в фантастические чудеса, приписываемые Христу, не верю, но это нисколько не мешает мне верить Христу, именем бога зовущему людей к взаимопониманию!
— Христос без чудес!
— Без чудес он мне ближе, понятней.
— Христос без чудес! Обычный человек уже не сын божий! Обычных, хороших, добрых людей прошло по свету видимо-невидимо. Вы хотите, чтоб Христос затерялся среди них? А он тем только ценен, что единственный, неповторимый. Христа-спасителя отнимаете у людей своим неверием!
— А мне, собственно, все равно, из чьих уст люди услышат нужное слово, лишь бы это слово помогало людям жить.
— Нет! Нет! Вы не верите! — Голос отца Владимира дрожал.
— Тогда объясните, что же меня сюда занесло?
— Вы не верите, вы только хотите верить! И не можете! Жажда веры — еще не вера!
В это время за дверями в сенях раздался стук палки.
— Сестра Анна идет! — всполошилась тетка Дуся. — Бутылку хоть со стола, от греха подальше…