Собрание сочинений. Том 5. Богатырские фамилии
Шрифт:
Много под Сталинградом героев. Много похожих фамилий. Иванов, Иваненко, Иванян, Иванидзе, Иващенко; радистки: Литвина, Литвиненко, Литвинова; танкисты: Григорян, Григоренко, Грищенко; пехотинцы: Петров, Петрашвили, Петросян, Петронавичус. Много героев, много фамилий.
Хочешь писать о героях? Не ошибешься – бери любого, фамилию выбирай любую.
Художник-баталист
Из Германии, из города Лейпцига, прибыл под Сталинград в штаб фашистской армии, которая штурмовала Сталинград,
Прибыл. Представился. Уже немолод. В годах художник.
Приехал художник по приказу самого Гитлера. Получил он задание – нарисовать огромную картину о сталинградской победе фюрера.
Усердно трудился на фронте художник. Собрал материал для картины. Сделал бесчисленные зарисовки. Одних портретов чуть ли не тысячу нарисовал.
Закончил художник свою работу, стал собираться в Лейпциг. Сложил полотна свои и краски. Простился с чинами штаба. И вдруг:
– Танки! Танки! Русские танки! Советский прорыв!
Не поверил никто вначале. Не верит и сам художник.
Какой прорыв? Какие советские танки?! Откуда?! Ведь штаб далеко, в армейском тылу.
Однако все верно. Мчатся советские танки. Навстречу идут друг другу. В клещи берут фашистов.
Прорвались танки в тыл к фашистам. Началась паника, переполох. Устремились штабные службы быстрей на запад, к станции Нижнечирской, к мосту через Дон.
– Танки! Советские танки!
Вместе со всеми бежал к Нижнечирской и прославленный баталист. Ехал в штабной машине. В давке, в сутолоке слетела в кювет машина. Офицеры, его соседи, – а были они посильней, помоложе, – пристроились быстро к другим машинам. Остался художник в степи один.
Ветер крепчает. Метет поземка. Стоит у дороги, как столб, художник.
– Я – баталист! Я – баталист!
Машет руками, взывает о помощи. Держит эскизы свои и краски.
– Я – баталист! Я – баталист!
Мимо несутся как вихрь машины.
– Я – художник-баталист! – надрывает несчастный глотку.
Никому баталист не нужен.
Стоит художник. Чуть-чуть не плачет. Вот и заплакал. Слёзы к носу текут из глаз.
– Я из Лейпцига. Я – баталист!
Все больше и больше солдат на дороге. Толкая друг друга, текут вперед. В общей массе бредет художник. Еле ноги, бедняга, двигает.
Скользко. Все сильнее метет поземка. Крепчает, крепчает ветер. Поскользнулся, упал художник. Хочет подняться, да нету сил. Понимает: не встать ему с этой земли. И вот, как бы сквозь дрему, сквозь страшный сон, лишаясь чувств, еще осознал художник: колесо от повозки прошло по телу, ударил копытом конь, тяжелый, как жернов, огромный, как жернов, навалился автомобильный скат…
– Я – баталист… – прохрипел художник. И издал последний вздох.
Лежит баталист на дороге. Рядом краски лежат и эскизы. Кто же картину теперь напишет? Кто же фюреру славу теперь воздаст?
«Хендехохнули!»
Наступают наши войска. Сдаются фашисты в плен.
20 ноября. Утро. Штабная машина. Полковник в машине. Едет
Остановилась машина.
– Откуда ведешь, герой?
– Вот там, за высоткой, стоит деревня, товарищ полковник.
– С кем их пленил?
– Один.
– Один?!
– Так точно, товарищ полковник. Я в проулок. Они из хаты, – стал объяснять солдат. – «Стой!» – им кричу. Занес гранату. Увидели гранату и тут же хендехохнули!
– Что-что? – не понял полковник.
– Руки вверх подняли, хендехохнули, товарищ полковник.
Полковник рассмеялся:
– Ну что ж, благодарю за службу, герой. Как фамилия?
– Синеоков, товарищ полковник.
Вечером полковник, командир дивизии, докладывал о том, как идет наступление его дивизии, генералу, командующему армией:
– Товарищ генерал, сегодня перед фронтом моей дивизии девятьсот фашистов хендехохнули!
– Что-что? – не понял генерал.
– Хендехохнули, сдались в плен, товарищ генерал.
– Ах, хендехохнули!
Улыбнулся генерал – понравилось, видно, ему словечко.
В этот же вечер генерал, командующий армией, докладывал об успехе армии командующему фронтом:
– Товарищ командующий, за истекший день вверенной мне армией разбиты… – И стал перечислять фашистские полки и дивизии, которые разбиты армией. А в конце: – Товарищ командующий, три тысячи фашистских солдат и офицеров хендехохнули!
– Что-что? – переспросил командующий.
– Хендехохнули, капитулировали, сдались в плен, товарищ командующий.
– Ах, хендехохнули! – рассмеялся генерал. Поздравил командующего армией с успехом.
Прошел час, и командующий фронтом докладывал по телефону о том, как прошел день на фронте, Верховному Главнокомандующему:
– Товарищ Верховный Главнокомандующий, сегодня в течение дня войсками фронта уничтожены… – И стал перечислять фашистские дивизии, которые уничтожены в этот день под Сталинградом. Доложил, а в конце торжественно: – Семь тысяч солдат и офицеров противника хендехохнули, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Что-что? – раздалось в трубке. Голос был мягкий, но чуть раздраженный.
Сообразил командующий, что зря употребил он неуставное, непривычное слово, но что тут делать? Сказал тише, без прежней бодрости:
– Хендехохнули, то есть сдались в плен, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Ах, хендехохнули! – ответила трубка. Ответила весело. Без прежней раздраженности. Даже смешок раздался: – Значит, хендехохнули?
– Так точно, хендехохнули, товарищ Верховный…