Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
Ощущение, что вы безусловно куда-то опоздали, не покидает вас даже тогда, когда вы стоите на крыше небоскреба и спокойно озираете с его высоты ландшафт распростертого далеко внизу перед вами Нью-Йорка.
Вы опоздали! Вы обязательно опоздали! Вы не могли не опоздать! Все пропало! И только находясь под крышей советского дома, в семье советских людей, вы начинаете постепенно приходить в себя.
Советские товарищи рассказывают об атмосфере, в которой проходит подготовка конгресса. Конгресс уже почти официально именуется «делом Москвы». Оказывается, выдавая нам разрешение на въезд, государственный департамент заявил, что получает «массу писем и телеграмм» от организаций, требующих
Десятки выдающихся американских деятелей культуры высказались, наоборот, за желательность приглашения советской делегации, и, вопреки усилиям властей и их печати, предстоящий конгресс получил широкую известность. Популярнейшие дирижеры Бруно Вальтер, Кусевицкий и Орманди, пианист В. Горовиц, композиторы Бартер, Вистон, Копланд и многие другие музыкальные деятели приветствовали предстоящий приезд в США Д. Д. Шостаковича.
Разрешение на въезд советским делегатам дало повод председателю комитета по созыву конгресса, профессору Шэпли, заявить в печати: «Мы счастливы, что великая американская традиция открытых дверей для свободного обмена культурными и научными мыслями продолжается. Артисты, писатели, ученые и люди свободных профессий, которые примут участие в нашей конференции, стремятся сделать вклад в дело установления мира в нынешнее время, когда повсюду слышен сильный шум вооружений».
«Великого американского гостеприимства» хватило, впрочем, ненадолго. А «сильный шум вооружений» мы слышали, признаться, только в Америке…
Гонка американских вооружений чувствуется даже по витринам игрушечных магазинов. Разнообразие вооружения, которому надлежит завоевать сердце шестилетнего американца, поразительно. Ваш сын или внук может получить не просто-напросто маленький танк, заводимый ключиком, пушка которого стреляет горохом, а танки — копии всех систем, стреляющие специальными снарядиками. Вы можете оборудовать в вашей детской современный аэродром и, я думаю, приобрести игрушечную «виселицу» или «электрический стул». Я сужу об этом на основании реклам, за год до нашего приезда предлагавших детскую новинку: «Набор инструментов, необходимых для совершения преступления», — револьвер, кинжал, нож и топорик. Впрочем, о культе разбойника несколько позже.
Впереди один свободный день. Осматриваем Нью-Йорк. Проехали по Пятой авеню и Бродвею, заглянули в узкую, молчаливую, скупо освещенную Уолл-стрит и закончили стодвухэтажным зданием «Эмпайр стейтс билдинг». Небоскребов в Нью-Йорке довольно много, но стоят они как подсолнухи среди капусты, и первое впечатление, что город не то полуразрушен, не то недостроен. Сначала никак не мог понять: красиво это или некрасиво, — пока не залез на сто второй этаж. Впрочем, не залез, а взлетел на лифте, как бы неожиданно выстреленный вверх.
Лифт поднял меня в один прием снизу до шестьдесят девятого этажа с такой стремительностью и остановился так внезапно, что ноги вот-вот должны были оторваться от пола и я через потолок кабины обязан был вознестись к небу уже вполне самостоятельно С такой же быстротой вздернули меня с шестьдесят девятого этажа до восьмидесятого и с восьмидесятого до последнего.
Там, в небольшом стеклянном фонаре, приютился бар. Бутылка содовой воды, взятая мною для освежения, не принесла успокоения моей душе: вода мерно раскачивалась в бокале в такт качке всего здания Должен признаться, меня не заинтересовал размах раскачивания.
Люди быстро поднимались на самый верх «Эмпайр стейтс билдинг», суетливо пробегали по балкону, покупали грошовые сувениры и бегом направлялись к лифту, идущему вниз, а на смену им вываливались новые толпы чающих сильных ощущений и, бегом, вприпрыжку, навосхишавшись безусловно необычайным видом «железобетонного Миргорода» — так когда-то прозвал Нью-Йорк Есенин, — отбывали столь же поспешно по направлению к земле.
«Железобетонный Миргород», — это, согласитесь, великолепно сказано и по сей день вполне точно.
Нью-Йорк — глухая провинция по сравнению с Парижем и Лондоном во всех отношениях, кроме преступности.
Преступность же, мистика, суеверия и религиозная похоть не имеют другой мировой столицы, кроме Нью-Йорка. Здесь царят и правят своими армиями самые выдающиеся гангстеры современности, и специальностью города является, в сущности говоря, охота на людей.
С открытого балкона, венчающего удивительное здание «Эмпайр стейтс билдинг» (он обнесен высокой решеткой, как клетка льва, в предупреждение самоубийцам — банкротам и влюбленным, считающим оригинальным падать на головы прохожих), Нью-Йорк просматривался, как с парашюта. Более низкие, так этажей на шестьдесят, небоскребы, то в виде карандаша, то в виде нескольких комодов, поставленных один на другой, казались похожими на железобетонные сталактиты. Трех- и четырехэтажные дома казались не больше спичечных коробок, машины походили на муравьев, а люди воспринимались как нечто уже едва уловимое глазом.
Суета властвовала и на улицах. Закончившие свою работу служащие галопом мчались из контор, бежали продавщицы магазинов, бежали посыльные. Всем почему-то было некогда. Все куда-то опаздывали.
Трудно сразу попять смысл вавилонского нагромождения каких-то беспомощных, хрупких зданий. Чтобы производить впечатление самого необыкновенного города на земле, не нужно столько нелепых сооружений. Нью-Йорк, конечно, город-перебор. В нем так много лишнего, рассчитанного на величину, на сенсацию, что он уже не поражает, а вызывает недоумение. Это город, созданный формалистами, из всех категорий прекрасного знающими только одну — размер.
Так смешит в Германии лейпцигский памятник в память «Битвы народов». Немцы могут сообщить только его вес и высоту. Считается, что все остальное, в том числе и красота, само собой подразумевается при большом весе и отличной высоте.
Единственно спокойная улица здесь — знаменитая Уолл-стрит; помнится, она совсем без реклам, без скачущих огней. Тем, кто здесь, скакать нечего и рекламироваться незачем. Чрезвычайно символично, что она заключена между двумя кладбищами. Вся остальная страна бежит стоя на месте, задыхается, отирает со лба пот и опять бежит, торопясь куда-то и никуда не успевая.
Нью-Йорк — бесспорно всемирный банкир. Отсюда приводятся в действие невидимые нити, связывающие тихую улицу Уолл-стрит с африканскими каучуковыми плантациями, военными операциями в Корее, с хлопковыми складами в Египте, делами королей, султанов, царьков, шахов, эмиров, международных шпионов. Здесь пытаются определять судьбы маленьких народов. Здесь предрешаются банкротства норвежских и итальянских купчишек, датских и французских министров, итальянских и австрийских попов. Здесь намечается сезонный товар «идей»: во что верить, что ненавидеть, чем торговать, чему сопротивляться. Здесь фабрикуются «пакты» и «планы Маршалла». В Нью-Йорке — подлинной столице американской «сверхимперии», созданной воображением авантюрно мыслящих миллиардеров, «банкир родит бандита», как говаривал М. Горький.