Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Помфри это заинтересовало, хоть и не слишком удивило. Он уже видел иногда, как на этих скалах резвились тюлени, а однажды заметил даже морского льва, нечаянно заплывшего сюда от родных скал на другом берегу пролива. Все же он бросил работу в саду и, войдя в дом, взял вместо мотыги подзорную трубу. Наведя ее на загадочный предмет, он вдруг опустил трубу и начал протирать объектив платком. Но и взглянув вторично, он не мог поверить своим глазам. Там оказалась женщина, она была по пояс в море, ее длинные волосы рассыпались по плечам и по спине. В ее позе не было ни испуга, ни признаков того, что она стала жертвой несчастного случая. Плавно и спокойно покачивалась она на волнах и — что казалось уж совсем диким — пальцами расчесывала свои длинные волосы. Наполовину погруженная в воду, она была похожа па русалку!
Он оглядел в подзорную трубу и берег и море до самого горизонта — нигде не видно было ни лодки, ни судна — ничего, кроме мерно вздымающегося океана. Она могла только приплыть с моря: чтобы добраться до скал по суше, ей пришлось бы пройти
Помфри был джентльменом, и, естественно, он был изумлен, встревожен, приведен в полное замешательство. Если это просто купальщица из какой-то неизвестной ему местности, то, само собой, он должен спрятать подзорную трубу и вернуться к работе в саду, но ведь она наверняка видела и маяк и самого Помфри не хуже, чем он ее. С другой стороны, если она уцелела после кораблекрушения и пришла в отчаяние или даже обезумела, как вообразил он по ее безрассудному поведению, то совершенно ясно, что его долг спасти ее. Помфри принял компромиссное решение и побежал к лодке. Он выгребет в море, пройдет между скалами и песчаной отмелью и тщательно осмотрит море и берег — нет ли там каких-нибудь следов кораблекрушения, или же, может быть, у берега ждет лодка. Женщина, если захочет, сможет окликнуть его или поплывет к своей лодке, если она есть.
Еще мгновение, и его лодка, прыгая по волнам, уже шла к скалам. Он греб быстро, время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, там ли еще эта странная женщина, чьи движения были теперь видны невооруженным глазом; но еще пристальней он осматривал соседний берег, отыскивая признаки чьего-либо присутствия. Через десять минут он достиг отмели, за которой берег поворачивал к северу, — отсюда было видно далеко вперед. Помфри окинул окрестности жадным взглядом. И море и берег были пусты. Он быстро обернулся к скале, до которой оставалась теперь какая-нибудь сотня ярдов. Там тоже никого не было! Позабыв о своей недавней щепетильности, он стал грести прямо к скале, пока днище лодки не заскрежетало о ее подводное основание. Кругом пусто, ничего, кроме скалы, скользкой от желто-зеленой тины и водорослей, — ни следа той, которая были здесь всего минуту назад. Помфри обогнул скалу, но не обнаружил ни расселины, ни другого какого-либо укрытия. На мгновение у него дрогнуло сердце: он увидел что-то белое за острым выступом дальнего рифа, но оказалось, что это обломки выцветшей бамбуковой корзины для апельсинов, которую сбросили с палубы какого-нибудь торгового судна, шедшего из южных морей, — такие обломки частенько прибивает к берегу. Тогда он отплыл от скалы, наперерез волнам, пристально всматриваясь в сверкающее море. Наконец, озадаченный и расстроенный, он повернул назад к маяку.
Был ли то просто резвящийся тюлень, преображенный в женщину игрой его воображения? Но ведь он видел ее в подзорную трубу и ясно припоминал теперь черты ее лица в обрамлении золотых волос; ему казалось даже, что он мог бы узнать это лицо. Помфри снова осмотрел скалу в подзорную трубу и с удивлением увидел, как четко она вырисовывалась сейчас — пустая и одинокая. Должно быть, он все-таки ошибся. Его ум, привыкший к научной точности, был чужд фантазии, и Помфри всегда смеялся над чудесами, считая их плодом поспешных и поверхностных наблюдений. Обеспокоенный этим расстройством своего здорового и правильного восприятия мира, он опасался, что это случилось из-за его затворничества — такие видения порой посещают отшельников. Кроме того, ему казалось странным, что видение это приняло женский облик — ведь с Эдгаром Помфри некогда произошла романтическая история, обычная глупая история, старая, как мир.
Потом его мысли приняли более приятное направление, он вспомнил о книгах и обратился к ним. Взяв с полки старый томик о путешествиях, он отыскал запомнившееся место: «В других морях обитают чудесные существа: морские пауки величиною с баркас; ведомо, что они нападали на суда и топили их; морские гады длиною с добрую мачту; они присасываются к груди матросов и срывают их с реев; живет там и диавол-рыба, изрыгающая по ночам огонь, каковой великим светом освещает море, и русалки. Это полурыбы-полудевы красы невиданной; многие благочестивые и веры достойные люди видели, как плавают эти девы меж скал, расчесывая власы, для чего держат в руках малое зеркальце». С легкой усмешкой Помфри отложил книгу. И он мог дойти до подобного легковерия!
Все же он снова воспользовался в этот день подзорной трубой. Но удивительное явление не повторилось, и он вынужден был признать, что стал жертвой странной галлюцинации. Однако на следующее утро, поразмыслив, он снова почувствовал сомнения. Расспросить ему было некого, кроме своего помощника-индейца, с которым они обычно объяснялись жестами или теми немногими словами, какие Помфри удалось заучить. Все же он умудрился спросить, живет ли где-нибудь поблизости белая женщина («уоги»). Индеец с удивлением покачал головой. Ни одной «уоги» здесь не было вплоть до дальнего горного хребта, на который он указал. Помфри пришлось удовлетвориться этим ответом. Но даже будь его словарь богаче, ему и в голову не пришло бы поделиться ошеломляющей тайной о женщине, принадлежавшей, как он и полагал, к его расе, с этим варваром, точно так же, как он не стал бы просить его подтвердить свои наблюдения и не дал бы ему взглянуть на нее в то утро. Однако на другой день произошло событие, заставившее его возобновить расспросы. Он огибал на лодке отмель, и вдруг к северу от себя, на песке,
При однообразном существовании самые пустяковые события долго живут в памяти, и прошло около недели, прежде чем Помфри бросил свою подзорную трубу и прекратил ежедневные наблюдения за скалою. Он снова принялся за книги и почему-то опять стал читать о путешествиях. Случайно ему попалось описание открытия сэром Фрэнсисом залива, расстилавшегося теперь перед ним. Помфри всегда казалось странным, что великий искатель приключений не оставил здесь никаких следов своего пребывания, и еще более странным, что он проглядел золотые россыпи, о которых знали даже индейцы, лишившись, таким образом, открытия, превосходившего самые смелые его мечты, и возможности обрести сокровища, по сравнению с которыми грузы захваченных им кораблей, шедших с Филиппин, были сущим пустяком. Неужели неутомимый открыватель новых земель довольствовался тем, что три недели праздно бродил по этим угрюмым пескам, даже не помышляя проникнуть в глубь страны, в леса за горной цепью, или хотя бы зайти в чудесный залив по соседству? Или же он никогда не бывал здесь, и все это легенда, столь же нелепая и ничем не подтвержденная, как «чудеса», описанные в той книге? Помфри, как всякому пытливому исследователю, был свойствен скептицизм.
Прошло две недели. Помфри ходил далеко в горы и теперь на обратном пути вниз, к морю, остановился отдохнуть. Весь берег лежал перед ним как на ладони, от самого горизонта до маяка на севере. До захода солнца оставался еще час, и он как раз успевал добраться домой засветло. Но с высоты Помфри увидел то, чего никогда не замечал раньше: место, которое он всегда принимал за маленькую бухточку к северу от мыса, на самом деле оказалось устьем горной речки, бравшей истоки неподалеку от него и впадавшей в океан. Отсюда ему было видно и низкое продолговатое строение у реки, крытое сухим тростником и похожее издали на курган. Но дымок, курившийся над ним и уплывавший в горы, говорил, что это жилье. Оно было совсем недалеко, и он решил отклониться от своего пути, чтобы взглянуть на него. Спускаясь вниз, Помфри слышал, как залаяла собака, и понял, что находится недалеко от стойбища индейцев. Кострище с не остывшей еще золой подтвердило, что он шел по следу одного из кочующих племен, но солнце садилось, напоминая, что он должен спешить домой, к своим обязанностям. Когда Помфри достиг наконец устья ручья, он обнаружил там ничем не примечательную продолговатую хижину, тростниковая сводчатая кровля которой придавала ей сходство с пещерой. Единственное отверстие, служившее дверью, выходило прямо на реку; через него же тянулся замеченный им прежде дым от костра, горевшего внутри. Помфри нетрудно было догадаться о назначении этого странного сооружения, так как он много слышал об индейских обычаях от лесорубов. Это была «парильня», обогреваемая костром из тлеющих листьев; голые индейцы наглухо запирались там, а потом, пропотев и едва не задохнувшись, выскакивали и бросались прямо в воду. Тлевший еще огонь говорил о том, что парильней пользовались не далее как сегодня утром, и Помфри не сомневался, что индейцы расположились лагерем где-то рядом. Он охотно продолжил бы свои наблюдения, но обнаружил, что времени у него в обрез, и резко повернул в сторону, так резко, что человек, который, по-видимому, осторожно крался за ним в отдалении, не успел скрыться. Сердце его сильно забилось. Перед ним была та самая женщина, которую он видел на скале.
Хотя туземное платье оставляло теперь открытыми лишь голову и руки, в цвете ее кожи не могло быть никаких сомнений — женщина была явно белой, только слегка загорела на солнце, да на низком лбу виднелась красноватая метка. И ее волосы — длинные, нерасчесанные — были такие же, какими он увидел их в первый раз. Темно-золотые, они кое-где совсем выгорели на солнце. Глаза у нее были ясные, голубые, как у женщин с севера. Одежда выглядела весьма примечательно, так как не походила ни на обноски европейского наряда, ни на дешевое, купленное в правительственной лавке платье из фланели или ситца, какие носят обычно калифорнийские индейцы. Она была чисто индейская, из отделанной бахромой оленьей кожи: свободная, длинная рубашка и чулки, украшенные яркими перьями и цветными ракушками. На шее висело ожерелье, тоже из ракушек и причудливых камешков. Хотя волосы ее были по-девичьи распущены, она казалась вполне сформировавшейся женщиной и, несмотря на широкую, просторную одежду, была выше ростом, чем средняя индианка.
Помфри заметил все это с одного взгляда, а в следующее мгновение она уже исчезла за хижиной. Он бросился следом и увидел, как она, низко пригнувшись на индейский манер, мчалась берегом реки, лавируя меж камнями и низким кустарником. Если б не удивительные золотистые волосы, ее можно было бы принять теперь за самую обыкновенную перепуганную индианку. Поэтому его погоня за ней выглядела смешной и недостойной, к тому же приближалось время дежурства, а он все еще был далеко от маяка; поэтому он круто остановился и с сожалением повернул назад. Едва увидев женщину, Помфри окликнул ее, но она не ответила. Он сам не знал, что сказал бы ей. Домой он шел в замешательстве и даже в смятении, он был до того взволнован, что сам удивлялся этому.