Собрание сочинений. Том третий
Шрифт:
Все это тут же стало известно и за другими столами, и господин от «благотворительного стола», который пошел сегодня за пожертвованиями, столкнулся с таким непониманием, что, вернувшись на место, сообщил, что двадцать человек ответили ему, будто у них нет мелочи, а трое, в том числе тот пьянчуга (понимай — пан Грубер), более того, заявили, что помогают иным образом, и значительно лучше.
Пан Норачек громко, так, чтобы слышал пан Грубер, заметил, что такой скупердяй и выпивоха, как он,
— Эй вы, — крикнул ему через весь зал пан Грубер, — скажите-ка лучше, а вы сами-то сколько дали? Я за вами наблюдаю три дня, и ни один из вашего общества ловкачей не положил в кассу ни гроша.
И тут весьма некстати вмешался шляпник пан Бакуле, который визгливо завопил:
— Слушайте, вы! С какой стати мы будем класть, если мы собираем! Хватит того, что мы проявляем заботу и выпрашиваем!
Седой господин у соседнего стола закашлялся и многозначительно сказал:
— Решили дешево отделаться.
Вокруг захохотали, и это рассердило председателя Норачека настолько, что он вытащил из кармана бумажную купюру достоинством в десять крон и демонстративно сунул в кассу со словами:
— Даю пять золотых, — и победоносно глянул на пана Грубера, который громко крикнул:
— Знаем, знаем, пять дадут, а десять возьмут!
Вокруг царило веселое возбуждение, которое несколько стихло после восклицания седого господина:
— Этот субъект все знает, наверняка сам в этом деле собаку съел!
Однако восклицание ничуть не улучшило положения «благотворительного стола», и владелец ресторации, который пытался утихомирить гостей и все восклицал с укоризной: «Господа! Господа!» — был встречен градом насмешек: ему-то что за дело, как они развлекаются.
Председатель «благотворительного стола» вскричал, что он весь дрожит от негодования, потому что это подлость!
Тут молодой человек с длинными волосами и в пенсне, сочтя, видимо, его слова личным оскорблением, встал и твердым голосом произнес:
— Я считаю своим долгом сказать вам следующее: вы ничего не делаете для бедных школьников, потому что мы кладем в кассу денежки, а вы устраиваете свои делишки. Захватили себе лучший стол и нос дерете! А где счета? У кого ключи от кассы? Каждые две недели выгребаете из кассы деньги и дуетесь в погребке в рамшла.
— Мальчишка! Негодяй! Я тебе покажу! — заорал взбешенный председатель «благотворительного стола», а пан Грубер в это время снова овладел ситуацией:
— Этот молодой господин прав! Я знаю, как это делается.
— Официант, получите, — крикнули за «благотворительным столом», и общество двинулось прочь, унося с собой кассу.
— Опять отправились играть в рамшла, — завопил старый седой господин, который во что бы
Кассир «благотворительного стола» в дверях обернулся и заявил:
— Нет, господа, мы вам просто не доверяем!
Пан Грубер двинулся было вслед за ним, но его удержали.
После ухода «благотворительного стола» разговор вернулся к случившемуся, и все сошлись на том, что, будь их совесть чиста, они бы так трусливо не ретировались.
— Как ни верти — воруют, — заявил пан Грубер. — Да и как же иначе? Господам надо поразвлечься и еще кое-что оставить для себя. Вы меня понимаете…
А в это время «благотворительный стол» уже сидел в погребке «У Трафнеров». Все молчали.
Четверть года назад они собрались именно здесь в качестве учредителей «благотворительного общества помощи деткам школьного возраста».
Учреждая, они выпили двадцать литров вина и съели трех омаров. Захмелев, как и положено добрым мещанам, вкусившим алкоголя, они чрезвычайно серьезно отнеслись к акции благотворительности.
Мысль, что они станут собирать деньги, была столь приятной, что после далматинского они велели подать огненное вино марсала, представив себе вдруг, как холодно в нетопленых подвалах, где зябнут ножки их несчастных неимущих маленьких сограждан.
Достойнейший председатель, гражданин Норачек, сроду так не плакал, как той ночью в погребке, а потом в «Микадо», где они снова пили какое-то вино. Он продолжал рыдать и по дороге домой, и его дважды останавливал полицейский патруль за нарушение тишины и порядка. Пан Норачек не перестал рыдать даже дома.
Но кассир не плакал. Он шагал домой молча и лишь на Вацлавской площади закричал в пустоту между немыми зданиями:
— Бедные детки получат чулки! — И стал приставать к редким прохожим, а полицейским, которые пытались его образумить, с достоинством сказал: — Давайте сюда крейцер на одежду для неимущих школьников.
То были блаженные времена. Сейчас «благотворительный стол» обдумывал в тихом погребке свою дальнейшую общественную деятельность и грустил.
Девять месяцев они собирали пожертвования для бедных школьников в уютной ресторации, но теперь их труды пошли прахом.
— Что мы будем делать? — спросил секретарь у председателя.
Председатель вздохнул, окинул всех взглядом и обратился к кассиру:
— Франц, открой кассу и верни мне пятерку, которую я бросил туда из-за тех негодяев!
А пан Маржик, член «благотворительного стола», возвращаясь из писсуара, наткнулся на лестнице на босого мальчишку, пытавшегося проникнуть в погребок, чтобы продать спички.
Он наградил его подзатыльником и, столкнув со ступенек, остервенело заорал: