Собрание сочинений. Тревога и надежда. Том 1
Шрифт:
«Выдрессированный» властью, «советский гражданин — порождение тоталитарного общества и до поры до времени — его главная опора». [14] Его политическое мировоззрение сводится к «культу государства» и преклонению перед силой.
Советский правящий класс — «номенклатура», или «новый класс» Милована Джиласа, или «внутренняя партия» Орвелла. Советская номенклатура «фактически неотчуждаема и в последнее время становится наследственной». Ее интересы не обязательно совпадают с интересами государства и общества. Сахаров не утверждает, что она заботится только о своих собственных интересах, и, возможно в силу своего опыта, он признавал необходимость управленческих функций номенклатуры.
14
О стране и мире.
Что, по-видимому, особенно беспокоит Сахарова — это способность власти бесконтрольно мобилизовывать огромные ресурсы для военных и подрывных целей и бесконтрольно применять военную силу. Сахарова беспокоит угроза, которую «закрытое тоталитарное полицейское государство, вооруженное сверхмощным оружием и обладающее огромными средствами и ресурсами, представляет для мира». В связи с этим Сахаров не мог не задаваться вопросами о причинах противостояния между Востоком и Западом. Является ли этой причиной конфликт идеологий (или «цивилизационный конфликт», как мы сегодня бы, наверно, сказали)? Стремится ли СССР к уничтожению западной цивилизации? В чем причина, цели и пределы советской экспансии?
Сахаров не сомневается в угрозе Западу со стороны «тоталитарного социализма» и призывает Запад к единству перед лицом этой угрозы. И это не только военная угроза — Сахаров говорит, например, о попытке использовать арабский национализм для того, чтобы отсечь Западную Европу от ближневосточной нефти и тем поставить ее в зависимость от Советского Союза.
В работах 1974—1975 годов Сахаров говорит о «социалистическом мессианстве» как о причине советского экспансионизма. Однако примерно уже в это время он пересматривает свою оценку роли идеологии во внутренней и внешней политике СССР. В статье «О письме Александра Солженицына "Вождям Советского Союза"» он рассматривает идеологию скорее как удобный фасад для принятия прагматических решений. Позднее [15] он предполагает, что внешняя экспансия необходима для самого существования советской системы, т. е. необязательно связана с идеями мировой революции и мировой социалистической системы эпохи Коминтерна. В статье «Что должны сделать США и СССР, чтобы сохранить мир» он квалифицирует советские намерения как продолжение традиционной русской геополитики:
15
Тревога и надежда.
«Потеряв далекую перспективу (а для ближней — строя личные дачи), партийная власть продолжает традиционную русскую геополитику, но уже во всем мире и используя гигантские возможности тоталитарного строя — унифицированную и тенденциозную, но умную и последовательную пропаганду внутри страны и вовне, тихое проникновение во все щели и подрывную деятельность на Западе; использует возросшие, хотя и односторонние, возможности экономики для безудержной милитаризации».
Сахаров говорит о двух путях разрешения противостояния между Востоком и Западом. Один — это уже упомянутый путь разрушения железного занавеса и либерализации советского общества, основанной на уважении прав человека. Второй путь — конвергенция, т. е. сближение западной и советской моделей социального и экономического устройства.
Конвергенция двух систем упоминается уже в «Размышлениях» 1968 года, и тезис Сахарова о ее желательности или даже необходимости для завершения «холодной войны» — это тезис, вызывающий наибольшее число вопросов. И он тем более интересен, что, в определенном смысле, Сахаров оказался прав — перестройка Горбачева, которую Сахаров воспринял с некоторыми оговорками как начало процесса конвергенции, действительно привела к окончанию «холодной войны».
По-видимому, еще в 1968 году, еще работая в Арзамасе, на секретном объекте, Сахаров уже не верит в официальный лозунг «мирного сосуществования двух систем с различным общественным и государственным строем», провозглашенный
16
Точную цитату найти не удалось, но эта мысль высказывается Расселом, например, в Bertrand Russell, Common Sense and Nuclear Warfare, George Allen & Unwin LTD, London, 1959.
Логика Сахарова, как я ее себе представляю, сводилась к следующему: зачем вынуждать кого-либо принимать, под угрозой ядерного уничтожения, иную систему, «капиталистическую» или «социалистическую», если их, эти системы, можно объединить в единую систему, совмещающую преимущества и той, и другой и свободную от их недостатков. Такое видение мира он изложил в футурологической статье «Мир через полвека»:
«Я считаю особенно важным преодоление распада мира на антагонистические группы государств, процесс сближения (конвергенции) социалистической и капиталистической систем, сопровождающийся демилитаризацией, укреплением международного доверия, защитой человеческих прав, закона и свободы, глубоким социальным прогрессом и демократизацией, укреплением нравственного, духовного личного начала в человеке.
Я предполагаю, что экономический строй, возникший в результате этого процесса сближения, должен представлять собой экономику смешанного типа, соединяющую в себе максимум гибкости, свободы, социальных достижений и возможностей общемирового регулирования».
И его взгляд на конвергенцию, как он здесь изложен, оставался практически неизменным в течение следующих 20 лет, за тем важным исключением, что весьма скоро Сахаров начинает склоняться к тому, что «капиталистический мир» уже во многом прошел свой путь по дороге конвергенции, и дело теперь за социалистическим миром.
Конечно, слабым местом сахаровской теории конвергенции, как и тезиса Расселла, было то, что они основывались на одном неявном, но весьма существенном и неочевидном предположении, на предположении, что причиной конфликта Восток—Запад было различие в формах собственности и в политическом устройстве. Т. е., на предположении, что сам факт различия «капиталистической» и «социалистической» моделей порождает конфликт между ними.
Сахаров сам отчасти подорвал свою позицию в вопросе конвергенции, когда, как уже упоминалось, стал склоняться к тому, что не марксистская идеология или, по крайней мере, не только она, и не идеи мировой революции, определяют внешнюю политику СССР. Тем не менее, идея конвергенции, не только как гарантии мира, но и как общественное устройство, основанное на экономике смешанного типа и широких социальных гарантиях, осталась привлекательной для Сахарова на всю жизнь. В одной из последних своих работ — Проекте Конституции — Сахаров, по существу, предлагает России именно проект «конвергентного» общества. Добавлю, что «конвергентным» обществом можно считать и сегодняшнюю Россию, в которой некоторые западные институты наложены на советскую модель. С тем, правда, отличием, что современная Россия, как кажется, усвоила и сохранила худшие черты обеих моделей, а не лучшие, как надеялся Сахаров.
Любопытно сравнить два подхода Сахарова к решению проблемы международной безопасности: первый — конвергенция, и второй — сближение, основанное на свободном «обмене людьми и идеями» и на уважении прав человека («доктрина Сахарова»). Первое, видимо, предполагает «институциональное» или системное сближение, основанное на встречной трансформации экономических и политических систем. Второе — возникновение общих ценностей: свободы и прав человека. Иными словами, первое — сближение институтов, второе — сближение ценностей. Следует, правда, отметить, что иногда Сахаров употребляет конвергенцию в обоих смыслах — в смысле сближения и институтов, и ценностей (идеологии).