Собрание сочинений

Сэлинджер Джером Дэвид

Ну и началось, в общем.

— Что с тобой такое, мальчик мой? — говорит этот Спенсер. Вполне себе жестко так говорит — обычно он так не разговаривает. — Ты сколько предметов сдавал в этом семестре?

— Пять, сэр.

— Пять. А сколько завалил?

— Четыре. — Я немножко поерзал жопой на кровати. На таких твердых мне сидеть еще не доводилось. — Английский я сдал нормально, — говорю, — потому что всяких «Беовульфов» и «Лорд Рэндэл, мой сын» [3] мы в Вутоне проходили. Ну, то есть, по английскому почти ничего делать

и не надо было, только сочинения писать время от времени.

3

«Беовульф» — древний англосаксонский народно-героический эпос VII–VIII вв., дошел в рукописи X в., повествует о подвигах скандинавских героев VI в. «Лорд Рэндэл» — старинная шотландская баллада, записана на рубеже XVIII–XIX в. Пер. И. Ивановского.

Он меня даже не слушал. Он вообще почти не слушает, когда ему что-то говоришь.

— Я провалил тебя по истории, потому что ты совсем ничего не знаешь.

— Я знаю, сэр. Ух как я знаю. Вы тут ни при чем.

— Совсем ничего, — повторяет он. От такого рехнуться можно. Когда вот так повторяют что-нибудь, в чем ты уже признался.А он — и в третийраз: — Совершенно ничего. Сомневаюсь, что ты хоть раз за семестр учебник открывал. Открывал? Скажи честно, мальчик мой.

— Ну, вроде как пару раз проглядывал, — отвечаю. Мне его жалко стало. Совсем спятил на своей истории.

— Проглядывал, значит, а? — говорит он, очень так язвительно. — Твоя… э-э, экзаменационнаяработа лежит вон там, у меня на шифоньерке. Сверху стопки. Принеси ее мне, будь добр.

Очень грязный трюк, но я сходил и принес — ни выбора не было, ничего. И снова сел на его цементную кровать. Ух, вы и представить себе не можете, как я жалел уже, что вообще к нему зашел.

Он держал мою работу, словно какашку или как-то.

— Древний Египет мы проходили с 4 ноября по 2 декабря, — говорит. — Ты самвыбрал его для экзаменационного сочинения на вольную тему. Хочешь послушать, что ты имел о нем сказать?

— Нет, сэр, не очень, — отвечаю.

Но он все равно прочитал. Учителя же не остановишь, если ему чего в голову взбредет. Прети все.

Египтяне были древней нацией белых людей, которые жили в одной из северных частей Африки. Последняя, как всем нам известно, — крупнейший континент Восточного полушария.

Пришлось сидеть и слушатьвсю эту херню. Грязный трюк, точно вам говорю.

Нам сегодня египтяне очень интересны по разным причинам. Современной науке по-прежнему хочется знать, какие тайные компоненты египтяне подмешивали, когда заворачивали покойников так, чтобы лица у них не гнили бесчисленные века. Эта интересная загадка по-прежнему ставит в тупик современную науку в двадцатом веке.

Он умолк и отложил мою работу. Я уже начал его вроде как ненавидеть.

— Твое, скажем так, сочинение на этом заканчивается, — говорит он тоже очень язвительно.

И не ожидаешь, что такой дедан окажется всяко-разно язвой. — Однако ты внизу страницы приписал мне маленькое послание.

— Я помню, — говорю. Сказал быстро, чтоб он не успел прочесть вслух и это.Но его ж не остановишь. Запустился, что твой фейерверк.

Уважаемый мистер Спенсер[вслух прочел он]. Про египтян я больше ничего не знаю. По-моему, они меня не очень интересуют, хотя уроки у Вас очень увлекательные. Но я не против, чтобы Вы меня провалили, потому что я вообще все остальное заваливаю, кроме английского.

С уважением, Ваш Холден Колфилд.

Он опустил мою, нафиг, работу и посмотрел на меня так, словно только что раздраконил меня в пинг-понг всяко-разно. Я его, наверно, никогда не прощу, что он прочел эту херню вслух. Если б онее написал, я бы не стал емучитать, по-честному. Я вообще эту хренову записку ему написал, чтоб он не мучился, когда меня провалит.

— Мальчик мой, ты коришь меня за то, что я тебя провалил? — спрашивает он.

— Нет, сэр! Конечно, нет, — говорю. Хоть бы он перестал, нафиг, звать меня «мальчик мой» все время.

Закончив, он попробовал метнуть мою работу на кровать. Только опять, само собой, промазал. Мне снова пришлось вставать, подбирать ее и класть на «Атлантик Мансли». Достает ужас,когда надо это делать каждые две минуты.

— Как бы ты поступил на моем месте? — спрашивает он. — Скажи мне честно, мальчик мой?

Ну чего, видно же: ему вполне себе паршиво от того, что меня провалил. Поэтому я немного туфты ему погонял. Сказал, что я настоящая дубина, и всякую такую хреноту. Что на его месте я поступил бы точно так же, а большинству и невдомек, как трудно быть учителем. Такую вот фигню. Туфта проверенная.

Но вот умора — пока ему гонял все это, думал я вроде как о чем-то совсем другом. Живу я в Нью-Йорке, и думал я о пруде в Центральном парке, возле Южной Сентрал-Парк. Интересно, замерзнет он, когда я домой приеду, и если да, куда денутся утки? Интересно, куда вообще утки деваются, когда пруд весь перемерзает. Может, приезжает кто-нибудь на грузовике и забирает их в зоосад или как-то. А может, просто улетают.

Но мне везет. То есть, я могу этому Спенсеру гонять туфту и в то же время думать про уток. Умора. Когда с учителем говоришь, напрягаться и думать, в общем, не надо. И вдруг — гоню я, а он меня перебивает. Он же всегда перебивает.

— А тебе-то каково, мальчик мой? Вот что мне очень интересно знать. Очень интересно.

— В смысле — насчет выпуля из Пеней и всяко-разно? — говорю. Хоть бы он грудь эту свою вислую прикрыл. Не очень красивое зрелище.

— Если не ошибаюсь, у тебя были какие-то трудности и в Бутоне, и в Элктон-Хиллз. — Он это не просто язвительно сказал, а еще и как-то погано.

— В Элктон-Хиллз у меня особых трудностей не было, — говорю я. — Я там не провалил ничего, никак. Я вроде как бросил, сам.