Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый
Шрифт:
— От Литературного клуба…
— Клуб медиков…
— Клуб геологов…
— Биологов…
— Философов…
— Астрономов…
— Инженеров…
— Художников…
— Композиторов…
Три дня шли представители клубов Страны советов. Три дня с трибуны зачитывались наказы. Наконец перед микрофоном появился круглый, толстый человек с сияющей лысиной, с розовыми щеками. При виде его Молибден подскочил в своем кресле и превратился в вопросительный знак. Круглый, толстый человек крикнул в микрофон:
—
Молибден сорвался с места. Подбежав к микрофону он закричал:
— Что это? В бирюльки мы играем? Республика стоит перед энергетической катастрофой, а мы будем бросать коллектив в лихорадку из-за нелепых бредней. Вспомните, что делалось перед полетом С1. Люди бросали работу, говорят, было даже несколько случаев, когда в распределителях рабсилы счетчики работали вхолостую. Я спрашиваю вас, вы понимаете, чем является ваше согласие в данном случае?
Потеряв обычное хладнокровие, Молибден метался перед микрофоном, точно спущенный с цепей ураган. Размахивал руками, задыхаясь от негодования, приводил тысячи доводов против работы Павла, но получасовая, гневная речь его не вывела делегатов из равновесия. Он окончил свою речь при гробовом молчании.
К микрофону подбежал Коган:
— Товарищи… Я присоединяюсь к голосу благоразумия… Довольно, товарищи… Пусть Стельмах сначала подработает проект звездоплана… Рисковать своими товарищами мы не можем. Хватит и одной катастрофы…
Сессия молча проводила и Когана.
— Мы будем апеллировать! — проговорил Молибден.
— Пожалуйста! — заулыбался толстяк.
Он подошел к столу, повернул эмалированную рукоятку. Со стен поползли вниз репродукторы.
— Товарищи! — повернулся он к микрофону. — Два члена Совета ста, как вы слышали, протестуют. Они апеллируют к вам. Присоединяетесь ли вы к просьбе Звездного клуба?
Репродукторы затрещали аплодисментами.
— Нет ли товарищей, разделяющих мнение Молибдена и Когана?
Несколько секунд длилось молчание, затем из репродукторов послышались крики:
— Долой!
— С2!
— С2!
— Да здравствует звездоплан!
Тогда в наступившей тишине прозвучал голос:
— Ты стареешь, Молибден! Ты отстаешь от эпохи!
Это был голос Павла.
Глава одиннадцатая
— Ты рад?
— Разве этим словом можно выразить мои чувства?
Кира промолчала.
— Я готов обнять весь коллектив, — сказал Павел, размахивая руками. — В тот момент, когда репродукторы городов кричали «да здравствует звездоплан», я чуть не расплакался.
— Коллектив проявил величайшую чуткость! — усмехнулась Кира.
— Да, да… Но как же могло быть иначе?
—
— Никогда! — с жаром воскликнул Павел, но тотчас же спал с тона, почувствовав некоторую неловкость.
— Конечно, вообще… я и сам не верил тому, что говорил. Знаешь, Кира… Едем вместе?! А?
— Ты полагаешь, что я могу быть полезной?
— Ты? — вскричал Павел. — Конечно да!
— Я сама хотела тебя попросить об этом.
— Чудесно! Ты увидишь, какая это изумительная работа. Ты будешь бредить так же, как и я. Разве не обидно видеть человека прикованным к земле, как был прикован Прометей к скале!
Вокруг лежат миллионы миров, а ты живешь, точно на косточке от апельсина, и не смеешь двинуться ни на один сантиметр. Одна только мысль о том, что мы сидим в клетке, сводит меня с ума. Не зная, что там, я все же почему-то верю в прекрасное тех миров. Мы разрушим цепи. Освободим человечество, привязанное к Земле. Человек станет владельцем всей Вселенной!
— Если я буду полезной…
— Будешь, будешь…
Вспомнив что-то, Павел кинул на Киру подозрительный взгляд:
— А твоя просьба — не часть программы действия… того письма?
— Ты не забыл его? — покраснела Кира.
— Я шучу. Я сам предложил тебе сотрудничество.
— А я согласилась при условии, если я буду полезной.
— Ты будешь полезной! — уверенно сказал Павел.
Стельмах оказался прав.
С первых же дней работы в Ленинграде Павел мог убедиться, каким действительно полезным сотрудником стала в его работе Кира.
Правда, она занималась главным образом теоретической подготовкой и временно как будто не принимала участия в общих работах, но ее присутствие непонятным образом влияло на темпы строительства, на бешеную работоспособность Павла, который носился метеором из лаборатории в эллинг, из эллинга на заводы, успевая забежать к Кире и хоть минуту поговорить с ней.
Через несколько дней после начала работ прибыл Шторм.
Передав ему организационную сторону дела, Павел теперь не выходил из эллинга по целым дням, но для руководства подготовкой Киры у него все же всегда находилось время.
Вечерами они иногда бросали работу и после ужина отправлялись колесить по Ленинграду, вдыхая гул этого огромного города, безудержно болтая о предстоящем полете или ни с того ни с сего распевая песни. Уставая от осторожности в потоках авто, наполненных поющими, кричащими людьми, они выбирались из машинного месива на широкое шоссе и мчались в пригороды.
Однажды Павел предложил совершить прогулку по береговому шоссе.
Был тихий ленинградский вечер. Взморье горело тысячами корабельных огней. Далекие прожектора шевелились на горизонте. Земля была в тени, небо светилось; в нем зацветали звезды.