Собрание стихотворений

Иванов Георгий Владимирович

<1912>

493

Ветер колеблет колкий Шляпы моей края. Перелетают пчелки В зелени у ручья. Пыля, идут богомолки, Хотел бы уйти и я, — Туда, за дальние елки, В синеющие края!.. Но как же книжные полки И дом, и сад, и скамья? Ах, снова в висках иголки Задвигали острия…

<1912>

494. БРЕД

Я

слышал топот множества коней. Лязг стали, воинства глухие клики, И этот шум все делался сильней. Казалось мне, что призрак огнеликий Безумия несется на меня; А я лежал меж сохлой повилики Измученный, бессилие кляня, Пытаясь тщетно, вставши на колени Произнести заклятие огня. Но вдруг сколь сладкое преображенье Произошло. — Лязг, топот, и пожар Растаяли туманом в отдаленьи, И замолчало пение фанфар; Прохладою целительной смененный, Оставил грудь мою смертельный жар. Я поднял взор и встретил взор влюбленный Прелестной девы. Светлой тишиной Все было полно, лишь прибой бессонный Звучал вдали, блистая под луной.

<1912>

495

Облаков закатные разводы, Сильно пахнет гретая смола. Волжские слегка дробятся воды Под ударами весла… Ты моя, или уже чужая? В этот миг ты думаешь о ком? Я тебя печально провожаю, Медленно машу платком. Тройка ждет, сверкая бубенцами И звеня. Все гуще синий мрак. Белый между смуглыми гребцами Тихо гаснет мой маяк.

<1912>

496

Давно угас блистательный Июль, Уж на деревьях — инея подвески. Мои мечты колеблются, как тюль Чуть голубой оконной занавески… …Любовь прошла и разлучились мы, К кому же я протягиваю руки? Чего мне ждать от будущей зимы, — Забвения или горчайшей муки. Нет, я не ожидаю ничего… Мне радостно, что нынче вечер ясный, Что в сердце, где пустынно и мертво, Родился звук печальный и прекрасный.

<1912>

497. КИНЕМАТОГРАФ

Воображению достойное жилище, Живей Террайля, пламенней Дюма! О, сколько в нем разнообразной пищи Для сердца нежного, для трезвого ума. Разбойники невинность угнетают. День загорается. Нисходит тьма. На воздух ослепительно взлетают Шестиэтажные огромные дома. Седой залив отребья скал полощет. Мир с дирижабля — пестрая канва. Автомобили. Полисмэны. Тещи. Роскошны тропики, Гренландия мертва… Да, здесь, на светлом трепетном экране, Где жизни блеск подобен острию, Двадцатый век, твой детский лепет ранний Я с гордостью и дрожью узнаю. Мир изумительный все чувства мне прельщает, По

полотну несущийся пестро, И слабость собственная сердца не смущает: Я здесь не гость. Я свой. Я уличный Пьеро.

498

За трепещущей парусиной Вижу сад. Луна над осиной Выплывает. Все ветки голы. Вид — невеселый! Поздней осени пантомима! Тени цепью несутся мимо. О, фантомы! Их ветер гонит, Снег похоронит. Зыбкий луч трепещет на лицах, Красной слизи комки — в петлицах, На губах пустая забота, Вкус креозота. А луна не дышит в тумане, Как в английском старом романе, Где глядят с эстампов на меди Лорды и леди.

499

Все злит меня, но более всего Тоскливое бессилие мое. О, если бы не думать ничего, — Мгновенно унестись в небытие! И хитрости не надо никакой Для этого — английский пистолет Снять со стены спокойною рукой, Забыв сияние прошедших лет. Нет больше силы тешиться мечтой, И скучных дум внимать постылый плеск, Но страшен мне насечки золотой Таинственный и безразличный блеск!

500

Всегдашней лихорадкой, Притворною тоской, Ребяческий и сладкий Сменяется покой. С утра — привычный трепет С расчетливостью пью. Рука фигурки лепит И учит бытию. Владеет саблей турок И музыкант смычком… Среди моих фигурок Не вспомню ни о ком. Да! Сердце бьется скоро, Искусно трепеща, Отчетливы узоры Фиглярского плаща. Мелькают туфли, груди, Прически, рукава — Не мысли и не люди, — Постылые слова.

501. ОСЕНЬЮ

Плывет рассветное сияние, Шуршит увядшая трава, И шепчет ветер увядания Полузабытые слова. Среди стволов сверкают просини, Как вспышки синего огня, Но ласков лик туманной осени, Глядящей с неба на меня. И верит сердце утомленное, Что близок светлый, смертный час, Когда горит душа влюбленная В огне неумолимых глаз.

502. ВЕЧЕРОМ

Заката пламенные ризы Печалью сна окроплены, А на востоке в дымке сизой Встает холодный серп луны. Ручей журчит в саду старинном, И шепчут листья в полусне, Своим рассказом странно-длинным Так сладко раня душу мне. Чу! — Трели песни соловьиной Внезапно оживили сад, И ветерок принес с куртины Левкоя пряный аромат.