Собрание творений. Том 4. Догматика Православной Церкви. Пневматология. Эсхатология

Преподобный Иустин

Это чувство всеединства веры, жизни и сознания составляет сущность православной церковности. Это сознание открывает истину о том, что Богочеловек есть непрестанная животворящая Сила, постоянно проявляющаяся в Богочеловеческой жизни Церкви через единство, святость, соборность, апостоличность веры, жизни и истины. Ибо что значит быть православным? Значит — пребывать в непрестанном подвиге от человека к Богочеловеку, неутомимо возделывая себя святыми Богочеловеческими таинствами и святыми Богочеловеческими добродетелями. При этом человек никогда не одинок: каждое его чувство, и дело, и мысль — лично-соборны; никогда не только личны и никогда не только соборны. Обдумывая мысль, православный христианин размышляет со страхом и молитвенным трепетом, ибо знает, что таинственным образом в этом участвует весь собор святых, весь сонм всех членов Церкви. Он никогда для себя не свой, никогда не принадлежит самому себе, но — всем святым, а через них — пресвятому Господу Иисусу. Исследуя свой дух, православный христианин говорит себе: «Дух мой — ничто, если я не наполню и не усовершу его Духом Святым». У православного христианина ничего не бывает по человеку, но всё по Богочеловеку;

через непрестанные евангельские свято-таинственные и свято-добродетельные подвиги он очищает себя от всякого греха и от всякой страсти, собирая себя в Боге: и дух его собирается Духом Божиим, и душа, и воля; всё ему присущее сочетавается и делается соборным в Боге. И всем своим существом он ощущает, что православная церковность присно свята и присно соборна и что категория Богочеловечности есть неизменная категория церковности, православности.

Православные тем православны, что непрестанно носят в себе это чувство Богочеловеческой соборности, возгревая и соблюдая его и молитвой и смирением. Они никогда не проповедуют себя, никогда не хвалятся человеком, никогда не остаются при пустой человечности, никогда не идолотворят гуманизм. Святые, Христоносные Апостолы раз и навсегда дали формулу Богочеловеческой церковности: Изволися Духу Святому и нам (Деян.15:28). Сначала — Дух Святой, а затем мы; мы — настолько, насколько позволяем Святому Духу действовать через нас. В этой богооткровенной апостольской формуле содержится весь путь (метод, модус) Богочеловеческой деятельности Церкви в мире. Этот путь приняли святые мученики и исповедники, святые Отцы и Вселенские Соборы. Отступающий от него отступает от Духа Святого, отступает от святых Апостолов и мучеников, от святых Отцов и Вселенских Соборов, отступает от единства, святости, соборности и апостоличности Богочеловеческой, Христовой веры; одним словом — отступает от Владыки Христа. Православная Церковь — Единая, Святая, Соборная и Апостольская, ибо не уклоняется с этого священного пути. Она православна не только тем, что непрестанно исповедует, содержит и хранит Богочеловеческую, апостольско-соборную, вселенскую христианскую веру, но и тем, что живет этой верой и поступает по ней. Господь Иисус Христос — и Истина, и Путь. Отступающий от Богочеловеческой жизни неминуемо отступает и от Богочеловеческой веры, отступает от Богочеловека Христа.

Православная Церковь хранит в себе целостную идеологию Богочеловека Христа, так как неотступно следует Богочеловеческой методологии святых Апостолов и Вселенских Соборов. Человек православной, апостольской, святоотеческой веры чувствует и знает, что православные люди суть соработники Духу Святому, постоянно в молитве прислушивающиеся к Его повелениям, непреклонно творящие Его волю и все свои мысли, слова и дела неопустительно с Ним сообразующие и Им поверяющие. Так как всеединство Богочеловеческой Истины всегда присуще соборному сознанию Православной Церкви, то святые Отцы и Учители Церкви непрестанно участвуют в Богочеловеческой жизни Церкви благодатным действием Духа Святого. Поэтому православные Патриархи в новейшее время исповедуют в своем Послании: «Святый Дух учит Кафолическую Церковь... чрез Святых Отцев и учителей Кафолической Церкви... Кафолическая Церковь не может погрешать или заблуждаться и изрекать ложь вместо истины; ибо Дух Святый, всегда действующий чрез вернослужащих Отцев и учителей Церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения».

На европейском Западе христианство постепенно превращалось в гуманизм. Долго и упорно Богочеловек сужался, ущемлялся и, наконец, был сведен к человеку: к «непогрешимому» человеку в Риме и к не менее «непогрешимому» в Берлине. Так выступил на арену западный христианско-гуманистический максимализм, забирающий у Христа всё, и западный христианско-гуманистический минимализм, требующий от Христа лишь самого малого, а подчас — и вообще ничего [не требующий]. Впрочем, как в христианско-гуманистическом максимализме, так и в христианско-гуманистическом минимализме на место Богочеловека поставлен человек и как высшая ценность, и как верховный критерий. Произведена болезненная и печальная «корректировка» Богочеловека, Его дела и Его учения. Неустанно и с изрядным упорством трудился христианско-гуманистический максимализм, чтобы заменить Богочеловека человеком, пока в «догмате о непогрешимости» человека Богочеловек не был навсегда замещен «непогрешимым» человеком. Ведь этим «догматом» человек ясно и решительно провозглашен чем-то высшим не только человека, но и святых Апостолов, и святых Отцов, и святых Вселенских Соборов. В подобном отступлении от Богочеловека, от Вселенской Церкви данный максимализм превзошел Лютера, творца христианско-гуманистического минимализма. И действительно, первый радикальный протест против Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви нужно искать в западном христианско-гуманистическом максимализме, а не в лютеранстве. В этом первом протесте — и первый протестантизм.

Не следует заблуждаться: западный христианско-гуманистический максимализм, то есть папизм, — это и есть самый радикальный протестантизм, ведь основу христианства он перенес с вечного Богочеловека на тленного человека. И провозгласил это самым главным «догматом», а это значит — самой главной «истиной», самой главной ценностью, самым главным мерилом. Протестанты же лишь подхватили этот догмат в сущности и разработали его до ужасных масштабов и деталей. В самом деле, протестантизм есть не что иное, как интегрально примененный папизм, основной принцип которого претворен в жизнь каждым человеком по-своему. По образцу «непогрешимого» человека в Риме каждый протестант — это новый (букв. «повторенный». — Примеч. пер.) «непогрешимый» человек, ибо каждый претендует на личную непогрешимость в делах веры. Можно сказать, что протестантизм — это вульгаризированный папизм, лишенный только мистики, авторитета и власти.

После того как христианство со всеми его бесконечными Богочеловеческими истинами было сведено к человеку, свершилось

то, что западное христианство было превращено в гуманизм. Это парадоксально и, тем не менее, это — истина, зиждущаяся на ясных и неустранимых исторических фактах. Ведь западное христианство в своей сущности — это самый решительный гуманизм, ибо и человека провозгласило оно непогрешимым, и Богочеловеческую религию претворило в гуманистическую. А то, что это так, видно из того, что Богочеловек оттеснен на небо, а на Его освободившееся на земле место поставлен Его заместитель, наместник, Vicarius Christi²⁵ — папа. Вездесущему Богу и Господу ставить заместителя — это противно любой логике и в то же время трагично! Но именно этот контраст со всякой логикой и воплотился в западном христианстве.

Все эти факты приводят к выводу о том, что гуманистическое христианство есть, на самом деле, самый решительный протест и мятеж против Богочеловека Христа и всех евангельских, Богочеловеческих ценностей и мерил. Правда, и в этом обнаруживается страстное желание европейского человека всё свести к человеку как к основной ценности и главному критерию. Впрочем, за всем этим стоит один идол: Menschliches, Allzumenschliches. В силу своего сведения к гуманизму христианство, без сомнения, упрощено, выхолощено и в то же время — погублено, сведено на нет. После того как осуществлен «гляйхшалтунг» (уравнивание, «параллельное включение») христианства с гуманизмом²⁶, сейчас кое-где в Европе думают о возвращении к Богочеловеку Христу. Призывы одиночек в протестантском мире: «Zur"uck zum Jesus!» «Back to Jesus!» — всего лишь немощные крики в мрачной ночи гуманистического «христианства», покинувшего Богочеловеческие ценности и мерила и ныне задыхающегося в отчаянии и немощи. А из глубины веков громогласно доносятся горькие слова печального Божиего пророка Иеремии: Проклят человек, который надеется на человека (Иер.17:5).

В широкой исторической перспективе западный догмат о «непогрешимости» человека есть не что иное, как попытка оживить и обессмертить умирающий гуманизм. Это последняя трансформация и предсмертная глорификация гуманизма. После рационалистической просвещенности восемнадцатого века и близорукого позитивизма века девятнадцатого европейскому гуманизму не оставалось ничего другого, как расписаться в своей немощи, разложившись в собственных противоречиях. Но в этот трагический момент ему на помощь пришел гуманизм религиозный и своим догматом о «непогрешимости» человека спас европейский гуманизм от лютой смерти. Но и будучи догматизирован, западный христианский гуманизм не мог не сохранить в себе всех тех пагубных противоречий гуманизма европейского, которые были устремлены к одному как бы единодушному чаянию: к изгнанию Богочеловека с земли. Ведь для гуманизма самое главное — то, чтобы именно человек был высшей ценностью и верховным мерилом.

Итак, христианство — это христианство Богочеловеком, Его Богочеловеческим учением и Богочеловеческой жизнью в Церкви. Это основная истина, в ущерб которой не могут быть заключаемы никакие компромиссы. Этой основной истиной обусловливается и детерминируется вся христианская аксиология и критериология. Только как Богочеловек — Христос есть высшая ценность и верховное мерило. Нужно быть искренним и последовательным до конца: если Христос не Богочеловек, то он — лишь самый бессовестный самозванец, ибо провозглашает себя Богом и Господом. Но евангельская историческая действительность предельно ясно показывает и удостоверяет, что Иисус Христос — это совершенный Богочеловек, с какой точки зрения мы бы Его ни рассматривали. Посему не может быть христианина без веры во Христа как Богочеловека и в Церковь как Его Богочеловеческое Тело, — в Церковь, в которой Он оставил всю Свою досточудную Личность. Спасительная и животворная сила Христовой Церкви заключается в вечно живой и вездесущей Личности Богочеловека. Любая подмена Богочеловека каким бы то ни было человеком и любой отбор из христианства лишь того, что нравится человеческому индивидуальному вкусу и разуму, превращает христианство в мелкий и беспомощный гуманизм.

Всё старо под солнцем, кроме Личности Богочеловека Христа. Только Она нова, и причем вечно нова. Именно это и делает и Новый Завет всегда новым, а новозаветную истину — неизменно новой и вечной. Потому как Она вечно юна и нова в Своем Богочеловеческом совершенстве, Личность Богочеловека Христа не может ни изменяться, ни замещаться кем бы то ни было. Она всегда Себе равна и Себе последовательна. Посему и Евангелие — присно то же самое и всюду то же самое: одно и то же и для людей на земле, и для Ангелов на небе. Отсюда Богочеловек есть единственный логос, единственный разум, единственный смысл человека и всех небоземных тварей. Без Него в таком мире и в таком человеке невозможна даже отчасти приемлемая теодицея. С глубоко онтологической точки зрения Богочеловек не чудо, а необходимость для такого мира и такого человека. Поэтому в Святом Евангелии сказано, что Бог Слово, соделавшись человеком, пришел к своим (Ин.1:11). А чем люди для Него свои, если не богообразной душой? И еще сказано: Мы Его и род (Деян.17:28). Не иначе, как только богообразной душой. Сверх сего, изречено и следующее: Бог Слово есть Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин.1:9). Поэтому когда Он воплотился и стал человеком, то пришел не к чужим, а к своим. И мы, исповедуя Богочеловека, опосредованно исповедуем Христо-подобного человека, Божественное происхождение человека, Божественное величие человека, а тем самым — и Божественную ценность и неприкосновенность человеческой личности. А если не так, то чём были бы мы своими Богу Слову и родом Божиим? Борьба за Богочеловека есть, собственно, борьба за человека. Не гуманисты, а люди Богочеловеческой веры и жизни воинствуют за истинного человека, за человека богоподобного и Христо-подобного, за человека обогочеловеченного и вечного, за человека, усвоившегося Христу.