Собрание военных повестей в одном томе
Шрифт:
– Мать твою... Не успели одни, уже другие...
Но делать было нечего, он понял, что в истопке не отсидишься, надо выходить во двор.
– Ну?! – вперил в него взгляд Гуж. – С бандитами снюхался?
– Я? – опешил Петрок.
– Ты. А то кто же. Вон немецкая команда всю ночь облаву делала.
– Облаву? А мне откуда знать? Я в истопке сидел. Они же вот видели.
– Видели?! – передразнил его Гуж и ткнул большим пальцем под тын. – А этот? Янка! Как здесь оказался?
– А я знаю?
– Не знаешь? – Гуж переступил с ноги на ногу, перехватил в другую руку винтовку. – А ну зови
– Степанида! – позвал Петрок и ступил в сторону от камней.
Из сеней появилась Степанида, затянула платок у подбородка и остановилась в дверях, зябко кутаясь в ватник.
– С этим коров пасла? – кивнул Гуж в сторону тына.
– Ну, пасла, – тихо сказала Степанида, засовывая руки в рукава ватника.
– Космачев приходил? Ну, к нему в олешниках?
– Какой Космачев? – подняла глаза Степанида.
– Тот самый! Где-то здесь шастает. Партизанщину разжигает. Я ему покажу партизанщину.
– Никого я не видела. Никто не приходил.
– Почему тогда этот под пулю полез?
– А я знаю, почему?
– Ты не знаешь, он не знает! – взорвался Гуж и, ловко перехватив из руки в руку винтовку, угрожающе потряс ею в воздухе. – Вы мне дураков не стройте. Я насквозь вижу обоих. Особенно тебя, активистка. Уж та винтовочка твоих рук не минула, – пронзая Степаниду злым взглядом, гремел Гуж. Степанида, затаив дыхание, сосредоточенно глядела куда-то под липы.
– Сказать все можно, – вставил свое Петрок. – Но грех, не зная, валить на человека. Мы вон в истопке сидели. Считай, под арестом. Если бы что...
Телега стояла во дворе, понуро опустив голову, дремал в оглоблях рыжий коник, возле молча ждал чего-то перетянутый по шинели ремнем полицай Колонденок. Закатив глаза, он полностью, казалось, ушел в себя, в свои мысли. Но стоило Гужу повернуться к телеге, как полицай слова стал полон внимания.
– Ладно, – сказал Гуж. – Потом. Теперь некогда. Давай пацана на воз, – спокойнее сказал он Петроку и направился к тыну.
Колонденок бросил вожжи на охапку сена в телеге.
Затаив страх в душе, Петрок боязливо подошел к распластанному телу подростка в темной заскорузлой одежонке, голова его была запрокинута, на виске возле уха присох комок грязи или, может, крови; бурые кровавые подтеки на голом, перепачканном землей животе тоже подсохли. Петрок нерешительно остановился, не зная, как взяться за убитого, и стоял. Но Колонденок, не дожидаясь его, ухватил Янку за голые грязные лодыжки и, будто бревно, безразлично поволок к повозке. Руки парнишки неловко раскинулись, голова на худой тонкой шее задвигалась, словно у живого. «Боже, боже! – ужаснулся Петрок, сам не свой направляясь следом. – Что делается!»
– Бери, что стал! – гаркнул издали Гуж, когда оба они остановились возле телеги. Сам, однако, близко не подошел, взялся свертывать из обрывка газеты цигарку.
Петрок с Колонденком кое-как подняли окоченевшее тело Янки, перевалили через борт в телегу. Колонденок слегка забросал его сеном, хотя все равно было видно, что в телеге лежит убитый. Петрок подумал, что теперь-то они уедут, и отошел в сторону, чтобы не стоять на дороге, но Гуж выпалил:
– Ты тоже с нами!
– Куда?
– На работу, куда! Позагорали на курорте, теперь за работу! Мост доделывать. А как же? Вон
«Чтоб ты всю жизнь так пановал, горлохват проклятый!» – уныло подумал Петрок, зная, однако, что придется идти. Уж этого не упросишь, особенно после того, что здесь произошло, на этой усадьбе. Хорошо еще, что не заарестовал насовсем, а только выгоняет на работу.
Матерясь в душе, Петрок пошел за телегой, в которую на ходу повскакивали полицаи. Колонденок управлял конем, а Гуж сидел сзади, свесив до земли длинные ноги, и следил за Петроком, чтобы не убежал, верно. Но куда было убегать? Он прожил здесь половину жизни, вырастил двоих детей, познал столько забот, страха и горя, а может, немного и радости. Куда было удирать? Он ведь человек слабый, зависимый и всю жизнь вынужден был делать то, что ему скажут. Ведь у них сила, а что осталось у него? Пара натруженных рук, ревматизм в ногах и шестьдесят лет за плечами, что он мог выставить против их хищной воли? Разве что малость схитрить, но и то с немцами, а с этими не очень схитришь, эти были свои, своих не обманешь. Да и с немцами вон Степанидина хитрость едва не обернулась бедой. Лучше бы уж без хитрости, по правде, в открытую.
Спустившись к большаку, телега объехала широкую желтую лужу и взобралась на насыпь, а Петрок пошел себе стежкой возле придорожной канавы. Тут уже близко начинался сосняк, за ним виден был поворот и там мост. Чтоб он пропал, этот проклятый мост, сколько из-за него напастей на Яхимовщину, думал Петрок. Как было хорошо, когда он был разворочен бомбами и два месяца никто здесь не ходил и не ездил. А теперь... Теперь тут начнется ад, это точно.
Но до моста они не доехали, не доехали до поворота даже. В стороне от большака в сосняке, где когда-то выселковские мужики и местечковцы копали для хозяйственных нужд песок, стояло три повозки, и несколько мужиков лениво нагружали их. Колонденок свернул к обочине и остановил коня. Гуж спрыгнул с телеги. Мужики перестали копать, кто-то один, а за ним и остальные по очереди нерешительно стянули с голов шапки и молчаливо замерли перед полицаем.
– Почему медленно? – строго спросил Гуж. – Сколько возов отправили?
– Шесть, кажется, – сказал из ямы немолодой мужчина с лицом, густо заросшим седой щетиной.
Петрок узнал в нем Игната Дубасея из Загрязья. Когда-то, еще до колхозов, Дубасей выделывал овчины, и Петрок наведывался к нему, надумав шить кожушок, вот этот самый, что был у него на плечах. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Петрок не знал, что лучше: как и все, снять шапку или стоять, как пришел. Но чтобы излишне не отделяться от остальных, также потихоньку стянул с головы суконную кепку.
– Надо двенадцать, душу из вас вон! – вдруг начал звереть Гуж. – Надо шевелиться, а не лодырничать, не за Советами вам! Перекуриваете помногу?
– Да мы...
– Никаких перекуров! Дотемна засыпать шоссе! Ты! – бросил он Колонденку. – Слезай и следи. Чтобы никто никуда!! Работать мне, работать!
Колонденок положил на телегу вожжи и вытащил из-под сена длинную свою винтовку. На его место сел Гуж. Напоследок он обвел строгим, ненавидящим взглядом яму и трех притихших в ней мужиков, заметил Петрока на обочине.