Собственник
Шрифт:
Мы-то, конечно, чувствуем себя осиротевшими, но почему? Потому что любимый человек больше не порадует своим присутствием? От этого, конечно, можно впасть в отчаяние, которое выжигает вокруг пустыню отчуждения. Вспомните, как неловко и тяжело рядом со скорбящим человеком. Утешать – только подливать масла в огонь, а помочь уже ничем нельзя. Но почему не направить столь мощный эмоциональный всплеск на что-то позитивное, созидательное? И, вместо дурных, отхожих чувств, подарить человечеству, через мировую пневму, нечто действительно великое? Моцарт, потрясенный смертью отца, создал «Дон Жуана» и «Реквием», и нет на земле более прекрасной музыки о Смерти. Безутешный восточный владыка Шах-Джахан строит мавзолей, в память об усопшей жене
В обычной жизни, загостившись у кого-то, мы стараемся произвести наилучшее впечатление – убираем за собой, бережно относимся к вещам хозяев, оставляем какие-то подарки… В этой жизни мы тоже гости. Рано или поздно, уйти придется. Но любой гость может так «прийтись ко двору», что хозяева не захотят с ним расставаться, или позовут снова, и снова, и снова. Тут есть над чем задуматься. И, когда близкий человек уходит, вместо того, чтобы тратить время на бесполезные слезы и тупое отчаяние, стоит, наверное, подумать, насколько хорошим гостем он был. Не зря же существует поговорка: «о мертвых или хорошо, или ничего»…
– Постойте, постойте, – перебил я, слегка ошарашенный этим новым взглядом на вещи. – Но если вашего близкого убил в подворотне какой-нибудь случайный подонок, как быть? Тут уж не до умных рассуждений, согласитесь.
– Соглашусь, – вздохнул Гольданцев. – Но повод для размышлений есть и в этом случае. Убийство, как и многое другое, выпустил в мировое Сознание сам же человек. Как только в людском обществе появилась индивидуальность, в головах более отсталых сразу же родилась и зависть. А уж она, совокупляясь с жадностью, злобностью, и прочими прелестями, которыми буквально кишит человек Неразумный, породила корысть, ненависть и иные побудительные мотивы для убийства. Так что теперь, в искристой мировой пневме плавают и эти мазутные пятна.
В идеале, истребить их, конечно, легко. Но так же невозможно, как и избавить человечество от индивидуальных страданий. Всякое зло, прежде всего учится защищаться. И нас учит защищать его через гордыню, честолюбие и ложное упорство. Тут, кстати, уместно вспомнить ещё одну Библейскую притчу о «другой щеке». Никогда прежде её не понимал, потому что читал «подставь другую щеку» буквально. Но сейчас я уже понимаю. Другая щека – это, грубо говоря, «другая сторона медали». Вас ударили, унизили и, тем самым, выплюнули в мировую пневму ещё один комок злобы. Если вы ударите в ответ, таких комков станет два. Но, если вы «повернетесь другой щекой», то есть простите обидчика, то есть поведете себя как-то неадекватно, без агрессии, то вслед за грязным комком злобы, отправите в мировую пневму искристое облачко добра. Вам это понятно?
– Да, – сказал я, вполне уверенно.
– Очень хорошо, потому что теперь я перейду непосредственно к предмету нашего разговора.
В свой первый визит я уже пытался вам рассказать, что от сочетания гомоймеров наших внутренних стихий зависит тот или иной тип личности. А это, в свою очередь, обуславливает уровень эмоциональности, уровень восприятия и, соответственно, наши поступки. Значит, если найдется способ привести в гармоническое равновесие стихии, то это позволит человеку легче справляться с проблемами и созидательно распределять энергию внутри своей сферы.
Путем многочисленных опытов Галену удалось составить несколько формул для эликсиров, и результат, я уверен, потряс его самого!
Взять, хотя бы, эликсир «третьего глаза», или «sensibilis» – воспринимаемый чувствами. Это мой отец так назвал, потому что получил его самым первым и ещё не знал тогда, что каждый эликсир, по сути, может называться «sensibilis». В пояснениях Галена к этой формуле стояла только скупая ремарка «третий глаз», и отец долго не мог сообразить, как же его надо использовать – закапывать в глаза, или просто распылять перед ними? Но распыление в воздух
Вы когда-нибудь задумывались над тем, КАК именно мы смотрим на то, что нас окружает? Вы можете себе вообразить, что каждый, полученный нами образ, искажен? А между тем, все именно так и обстоит. Более того, мы вообще не в состоянии видеть мир таким, каков он есть на самом деле! Вот, к примеру, вы сейчас смотрите на меня, и ваш взгляд отвлекают и рассеивают предметы, находящиеся в этой комнате. На мне повсюду их отраженный свет, что уже искажает картину. А прибавьте сюда свое, немного нервозное, настроение, мое – немного взволнованное, чувство голода или, наоборот, перенасыщения, усталость, сонливость, симпатию, антипатию, и так далее…, и вы получите полный набор искажающих факторов, которые почти не оставляют места для «ordo ordinans» – организующего начала, то есть, облика истинного! Вам понятно, о чем я говорю?
Я немного обиделся.
– Похоже, мое нервозное состояние слишком сильно исказило картину, и я кажусь вам каким-то идиотом. Что вы все время спрашиваете «понятно, понятно?». Конечно, понятно, черт возьми! Сначала, да, я немного растерялся, но теперь, когда картинка сложилась… Короче, можете больше не волноваться за мои умственные способности.
– А с вами оказывается, приятно иметь дело, – рассмеялся Гольданцев. – И это очень хорошо, потому что, когда я скажу главное, все уже сказанное, придется вспомнить снова. А за мой вопрос, конечно же, простите. И на идиота вы не похожи. Я всего лишь отдаю себе отчет в том, что эти новые сведения трудно воспринимать вот так, с ходу. Наше сознание слишком забито никчемной информацией. Воспринимать мир в чистом виде оно уже не может. Вот говорят, дети и животные чувствуют плохих и хороших людей. А они всего лишь видят по-иному. Животные в силу того, что их восприятие все-таки отличается от нашего, а дети потому что ещё чисты и невинны. И не в том смысле, что не успели нагрешить, а просто не обросли пока тем никчемным и ненужным, что наросло на нас…
– Что же, все-таки, увидел в цветке ваш отец?! – нетерпеливо воскликнул я.
Мне совсем не хотелось, чтобы Гольданцев снова увяз в рассуждениях именно тогда, когда заговорил, наконец, о самом интересном.
– Да цветок и увидел! – радостно сообщил Гольданцев. – Но увидел так, как не видел до этого никогда! Это невозможно объяснить словами, потому что нет в нашем лексиконе ни слов таких, ни понятий. Я сам проделывал потом этот опыт, и, с полным знанием дела, говорю – в обычном человеческом сознании такое не укладывается.
Как описать ясно возникающее, реальное, полноценное понимание текущего по листьям жизненного сока, слабого свечения ауры цветка, или совершенной необходимости каждой прожилки, каждой веточки, листика и крошечного сучка?! Вы даже начинаете видеть, что растение слегка болеет от нехватки солнечного света и воды, и замечаете, какие его участки страдают наиболее сильно. Вы чувствуете «беременность» набухающего отростка и можете уверенно сказать, что скоро из него прорастут три новорожденных листочка… Зрелище, скажу я вам, невероятное! Отец долго не мог придти в себя, и я его очень хорошо понимаю. Сам долго привыкал к новому видению. Точнее, к его отсутствию, потому что, получив первые образцы «третьего глаза», я первое время брызгал им на все, что попадалось под руку и привык смотреть в глубь вещёй. Но другие эликсиры ждали своей очереди, и пришлось отказаться от баловства, ради науки… Между прочим, с этим «глазом» я мог бы стать величайшим экстрасенсом. Человеческий организм, как на ладони, причем, не только с болячками, но и с настроением в данный момент, и даже с типом характера, темпераментом, и другими вещами, о которых вы и сами, может быть, не догадывались.