Собственность босса
Шрифт:
Никогда больше не бросай.
Во рту скапливалась слюна, хотелось податься вперед, обхватить головку губами, попробовать ее на вкус, а потом взять глубже, почувствовать себя наполненным, беспомощным рядом с ним, для него. Нельзя. Я сам себя после этого возненавижу.
Прикрыв глаза, я сосредоточился на реакциях Никиты, на том, как его влажный от смазки член лежит в руке, на том, чтобы поудачнее потереться о ширинку собственных джинсов.
Наверное, поэтому я не заметил, как рука Никиты потянулась в сторону. Я распахнул глаза только тогда, когда в лоб мне уткнулся твердый и холодный
Посмотрев вверх, я встретился с тяжелым взглядом Никиты. Зрачки его были расширены, почти закрывали светлую радужку, рот – приоткрыт, дышал Никита поверхностно и часто, его член тек мне на руку так, что мне казалось, он вот-вот кончит.
Какая-то часть меня хотела отшатнуться, встать и заявить, что мы на такое не договаривались. Черт, да я даже не запомнил, в каком положении находится предохранитель, а потому не знал, угрожает ли мне выстрел прямо сейчас, или все это – только притворство. Но… в каком положении он должен быть? Поднят или опущен?
Никита надавил на пистолет сильнее, опустил ствол ниже, к виску, провел им по щеке почти за самого подбородка. Перед глазами все расплылось.
– Открой рот.
Я послушался, и ствол тут же коснулся губ, скользнул влево, смял их. Двигаться я не мог, дышать тоже. Все силы уходили на то, чтобы удержать внутри поднимающийся в голове туман, топкий и вязкий – все из-за проклятого предохранителя. Я попытался вспомнить: выступ должен быть опущен или поднят, чтобы я не рисковал получить пулю в голову, – и тут же почувствовал слабость в коленях и тошноту, перед глазами все побелело.
Нет! Только не это, нет!
На глазах выступили слезы, потому что если я сейчас хлопнусь в обморок, если все забуду и сестре придется меня отсюда забирать – я все потеряю. Его потеряю.
– Шире.
Рука Никиты, тяжелая и твердая, зарылась в волосы, заставила меня запрокинуть голову. Дуло пистолета прошлось по губам, как будто было опасным и болезненным вариантом губной помады. Впрочем, если бы мне пришло в голову с такой силой прижимать к губам помаду, то я наверняка сломал бы хрупкий красящий столбик.
– Смотри на меня.
Я послушался, пришлось поморгать, чтобы лицо Никиты выплыло из уничтожающей все вокруг белизны. Я уцепился за его сумасшедший взгляд, как за соломинку. Пистолет толкнулся глубже, я коснулся языком кислого металла, лизнул его, как будто ствол был членом, и Никита застонал. Кажется, он сам едва это заметил, но этот звук прошел через все мое тело и вернул меня в настоящее. Я наконец смог глубоко вдохнуть.
Предохранитель был опущен, когда Никита угрожал прострелить мне голень, и я не слышал щелчка, когда он взял пистолет со стола. Это значит, я в безопасности, если не принимать во внимание осечку, но ведь от случайностей никто не застрахован: например, каждый день на мою голову может упасть кирпич…
– Двигайся, – голос Никиты был хриплым, сорвавшимся.
Я понял, что давно уже перестал его ласкать, а сижу, сжав руки в кулаки. Я с трудом расслабил кисти, и их тут же пронзило болью, так сильно были напряжены мышцы.
Пистолет во рту двинулся наружу, и я неосознанно потянулся за ним. Никита втянул носом воздух, вздрогнул, не отрывая взгляд от моего лица.
Я осторожно коснулся головки, погладил ее большим пальцем, положил ладонь на ствол члена. Никита прикрыл глаза, с его губ слетел тихий выдох. Запрокинув голову, он подался вперед, снова положил руку мне на макушку, удерживая на месте и заставляя немного глубже насадиться на дуло. Изо рта вырвался такой громкий стон, что мне стало за себя стыдно. Почему-то из-за этого я возбудился еще сильнее.
Я гладил Никиту, неосознанно водил языком по стволу пистолета, как будто у меня во рту в самом деле был член, чувствовал тяжелую руку в волосах. Стояло у меня до боли, казалось, еще немного – и я кончу просто от избытка впечатлений и едва ощутимого трения об собственную одежду.
Когда мне уже казалось, что все вот-вот произойдет, Никита вытащил ствол у меня изо рта, отбросил его на стол – я успел заметить, что на гладкой деревянной поверхности осталась капелька моей слюны.
Он дернул меня вверх, положил ладони на шею, заглянул в лицо, пристально, как будто пытался что-то рассмотреть у меня в глазах. Вряд ли там было что-то кроме похоти, я бы не удивился, если бы по кругу радужки бегущей строкой было написано что-то вроде: «Возьми меня прямо сейчас, пожалуйста, как угодно, и никогда больше не отпускай!»
Никита обхватил руками мое лицо, сдавил, большие пальцы больно впились в щеки, а потом дернул меня на себя и наконец поцеловал. Я застонал, обхватил его за пояс, прижал к себе и чуть не заплакал от облегчения и радости. Он тут, я могу его обнять, он правда настоящий и целует именно так, как я запомнил, и пахнет наконец самим собой, а не одеколоном. В этот запах хотелось с головой нырнуть, да я бы из него духи сделал, как в том жутковатом фильме 1 , и распылял по комнате каждый день. Все вдруг стало неважным: и его обидные слова, и мои коварные планы отомстить, и то, что мы в офисе. Для всего этого еще наступит время, а пока – есть только мы.
1
Андрей имеет в виду фильм "Парфюмер. История одного убийцы" (2006)
Посадив меня на стол, Никита втиснулся между моих ног, его обнаженный член коснулся живота, и я положил ладонь на головку. Во-первых, потому что по-прежнему хотел его трогать, во-вторых, потому что не хотел пятен от предэакулянта на своей единственной приличной рубашке.
Одна рука Никиты держала меня за затылок, вторая – обвивала поясницу. Когда он оторвался от меня, чтобы вдохнуть воздуха, я выпалил:
– Помнишь, что я тебе сказал, когда мы встретились? – голос у меня был тихий, загнанный, как будто я только что бежал.