Собственность короля
Шрифт:
— Наконец я нашел тебя, — сказал он.
— Да, ты меня нашел, — ответила Дар.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь раздобыть что-нибудь съестное для Тви. Нам не удалось попировать.
— Ты говоришь так, словно кого-то осуждаешь.
— А ты?
— Солдатская жизнь нелегка. Мужчины хватаются за любую возможность хоть чему-то порадоваться.
— И тебя это не волнует? — спросила Дар.
— Волнует, но я не могу сделать так, чтобы другие вели себя иначе. Пойдем, я отведу тебя в ставку короля. Не надо подбирать
— Давот говорил, что, если возьмешь королевскую еду, тебя выпорют.
— Сегодня наш король щедр. Хлеба полным-полно.
— Значит, и насчет всего прочего он тоже не скупится. По крайней мере, насчет выпивки.
— Вижу, ты хорошо понимаешь его величество, — вздохнул Севрен. — Пойдем. Еда имеет не такой вкус, как самое худшее, что можно получить от него.
Дар покачала головой.
— Как-то раз один человек сказал мне, что пустой живот — лучшее лекарство от угрызений совести.
— Наверняка это был солдат.
Дар и Севрен пошли к ставке короля, где царило такое же повальное пьянство, как во всем лагере. Посреди шатров стояла повозка, а в ней оказалось немало хлеба.
— Видела бы ты эту повозку, когда она здесь только появилась, — сказал Севрен. — Она была полна всевозможных лакомств. — Он забрался на повозку и стал выбирать каравай получше. — Да, тут здорово похозяйничали, — сообщил он. — Ага! А вот этот не заметили.
Он протянул Дар большой каравай свежего белого хлеба с запеченными ягодами. У Дар потекли слюнки.
— Надо отнести этот хлеб Тви, — сказала она.
Севрен, похоже, расстроился.
— Погоди, не уходи. У меня кое-что есть для тебя.
Он убежал.
Ожидая возвращения Севрена, Дар прислушивалась к шуму разгульной пирушки. Она вспоминала вопли, которые слышала прошедшей ночью, и думала о том, что это веселье куплено ценой боли и потерь других людей. Она еще думала об этом, когда вернулся Севрен со свертком светло-коричневой ткани и протянул его ей. Дар развернула сверток. Это оказалось почти совсем новое платье. Простого покроя, но из тонко сотканной ткани. Севрен радостно улыбнулся и сказал то, чего можно было не говорить:
— Это тебе.
Дар не улыбнулась в ответ. Она холодно поинтересовалась:
— Где ты это взял? Какая женщина погибла, чтобы ты мог подарить мне это платье?
Улыбка Севрена растаяла.
— Гвардейцы грабежом не занимаются. Я взял это платье с повозки. Это часть моего жалованья.
— Большая разница, — фыркнула Дар. — Как я смогу носить его и не думать о горе другой женщины?
— Ты не знаешь ее судьбы, и я не знаю, — возразил Севрен. — Возможно, ее судьба печальна. Но если даже ты сожжешь это платье, этим ее жизнь не поправишь.
Дар провела кончиками пальцев по ткани платья. Никогда в жизни она не носила ничего настолько тонкого и мягкого.
— Я не могу его взять.
— Значит, из-за своей гордыни ты останешься голой.
— Дело не в гордыне.
—
Дар молча смотрела на платье. Ей не хотелось отдавать его, и она чувствовала себя виноватой из-за того, что ей хочется его оставить. Ее «хорошее» платье, дважды порванное и дважды заштопанное, постепенно превращалось в лохмотья. А другое платье уже давным-давно стало похожим на рваную тряпку.
— Все мы обнажены, когда идем на запад, — сказал Севрен, чувствуя неуверенность Дар. — Когда ты предстанешь перед Карм, ты забудешь об этом платье.
— Боюсь, вскоре мне придется проделать этот путь, — вздохнула Дар.
— А я надеюсь, что ты пойдешь не на запад, а на юг и проживешь долгую жизнь как свободная женщина.
Дар помедлила еще немного, снова вздохнула и сказала:
— Хорошо, я возьму его.
— Я рад, — улыбнулся Севрен.
— Мне нужно идти. Тви голодна.
— Я пойду с тобой, — сказал Севрен. — Мужчины озверели от спиртного.
Дар не стала возражать, и Севрен проводил ее до границы стоянки орков. Дар вошла в Объятия Мут ла. В центре круга полыхал погребальный костер. В нем лежали тела погибших орков. Дар слышала о людях, которые хоронили мертвых вооруженными и в доспехах. А орки покидали этот мир обнаженными, лежащими на камышовых жилищах, служивших им кровом. Живые орки неподвижно сидели вокруг костра. Языки пламени взметнулись высоко в небо, и орки завели погребальную песнь.
Они пели не о воинской доблести, не о славе. Они обращались к погибшим песней, в которой припевом звучали такие слова:
Ваш запах еще жив, И мы думаем о вас. Хотя вы ушли, Невидимые и неприкосновенные, В объятия нашей Матери.Вскоре низкие скорбные голоса заглушили звуки, доносящиеся из лагеря людей.
36
— Проснись, Тви, — проговорила Дар.
Тви застонала и заворочалась на коленях у Ковока.
— Голова болит, — пожаловалась она.
— Так вино наказывает глупых девочек. Давай же, вставай. Мы должны работать.
Если их разговор и разбудил Ковока, орк не подал виду и не открыл глаза, когда Дар и Тви уходили из шалаша. Вот-вот должен был наступить рассвет. Тви опять застонала.
— Надеюсь, голова у тебя будет болеть весь день, — съязвила Дар, — и это будет напоминать тебе о том, как глупо ты поступила. Тот человек был вовсе не добрый. И тебе сильно повезло, что ты не узнала о том, какой он на самом деле недобрый.