События и судьбы. Очерки и рассказы

Бердников Валерий Николаевич

Возникла одна дерзкая мысль. Он ежедневно по многу часов наблюдал в бинокль передовые позиции немцев и хорошо изучил их распорядок и быт. Из регулярных вылазок в тыл врага, он знал там все дороги и тропы, службы тыла, охрану и расположения их госпиталя. Его внимание привлек какой-то специальный медицинский автомобиль. Скоро он убедился – это передвижной зубоврачебный кабинет немцев. То что надо.

– Неплохо бы“позаимствовать” у немцев что-нибудь из хваленого оборудования и медикаментов, – поделился он с комбатом.

Комбату эта мысль пришлась по душе, тем более, что и он сам тоже стал неравнодушен к

девушке врачу.

– Готовься, обеспечу содействие и прикрытие, – согласился он.

Когда стемнело, разведчики отправились в поиск. Батальон не спал,ожидая сигнала. Когда взлетела сигнальная ракета, минометчики ударили по заранее обусловленным точкам, отвлекая немцев от главной цели и обеспечивая отход своим разведчикам. Все изумились, когда из леса с немецких позиции выскочила машина и на полной скорости понеслась в нашу сторону. Стрельбу прекратили.

Анжей спрыгнул с подножки машины:

– Вот, товарищ командир, принимайте хозяйство. Хотели взять только медикаменты, но так получилось. Извините. И доктора прихватили. Подумали, чего его оставлять.

Доктор оказался профессором из Лейпцига, насильно мобилизованным в армию. Он не разделял идей фашизма, поэтому против побега не возражал.Впоследствии стал честно работать у нас до конца войны.

Так наш госпиталь обзавелся первоклассным немецким оборудованием, молодая докторша – множеством-поклонников, оказывающихей знаки внимания.Анжей и Прохор стали ретивыми соперниками. Хотя все понимали, что против комбата – красавца мужчины П. Черного у Анжея шансов мало, но, как знать, в жизни всякое бывает.

Фотокор

… Путь страны припоминая,

подшивку тех далеких дней

я с гордой нежностью листаю.

(Ярослав Смеляков)

Как-то вечером в дверь нашей квартиры вежливо постучали. Звонка у нас не было.

– Валик, открой… У меня руки заняты, – крикнула из кухни мама, – если это нищенка, то возьми пару кусков хлеба с нижней полки буфета.

Я пошлёпал к входной двери, дотянулся до запора и сдернул крючок. В дверях стоял высокий худой дядька в мокром от дождя пальто и кепке.

– Привет малыш, как поживаешь? – смущенно улыбаясь, сказал он. Я узнал его и поздоровался. Мама выглянула из кухни:

– Ой, Лёня! Да ты весь мокрый. Заходи скорей.

– Здравствуй, Гелечка, извини за поздний визит. Только что из командировки, забежал в редакцию, сдал материал. Голоден, как бездомный пес. Покормишь? Только парой кусочков хлеба от меня не отделаешься, – рассмеялся он.

– Конечно,

Лёнечка. Есть супчик вермишелевый с морковкой и лучком на косточках и чай с сухариками. Подойдет? Сейчас разогрею.

Шишкин Л.А.

– Спасибо, милая. Это то, что надо.

Он стряхнул у порога кепку, скинул мокрые ботинки, снял пальто и, аккуратно расправив его, повесил на вешалку. На нем был клетчатый свитер, пиджак, черные брюки и вязаные носки, а на шее болтался фотоаппарат в кожаном футляре.

– Что слышно от Коли с фронта? – серьезно спросил он.

– Пишет, что всё хорошо. Благодарит тебя за фото, да садись ты грейся, посинел совсем. Сейчас всё сооружу. Рюмашку выпьешь?

– Пожалуй.

Дядя Леня был ровесником отца и старым другом нашей семьи. Он был высок и худощав. Лицо его запомнилось сразу: причёсанные назад с большими залысинами темные волосы, умные внимательные глаза и большой нос. Импонировали его простота, скромность и вместе с тем деликатность манер в обращении.

Мама рассказывала, что до войны он увлекался художественной фотографией и всегда таскал с собой ящиковую фотокамеру и треножник. Постоянно заряженный на творчество, он искал мотив, интересный сюжет, удачную композицию и старался поймать мгновение, как охотник искал и стерег добычу, ведь в ящиковой камере была всего одна кассета. Снимки его экспонировались даже на международных выставках фотографий и отмечались дипломами и призами. Он любил снимать детей и красивых женщин. Друзья и знакомые считали за честь сфотографироваться у мастера. Семьи друзей фронтовиков он фотографировал много и охотно. На фронте бойцы хранили эти фотографии в нагрудном кармане и считали, их как оберег от пуль.

Я знал, что по причине болезни (кажется, туберкулеза) его в 1941 году не взяли в армию и он пошёл работать в редакцию газеты «Кировская правда». Там стал его фронт, он много, истово работал, и часто мытарился по командировкам, ради нескольких снимков в газете. Газета выходила ежедневно.

Тогда я заметил, как он смертельно устал, промерз, и добраться до своего дома у него, видимо, уже не было сил. Наш дом стоял рядом с редакцией газеты. Покушав и согревшись, он шутил, что поездка в Вожгалы в общем то завершилась не так уж плохо: туда он добрался в кузове попутной «полуторки», утром закусил в местной столовке, потом удачно сделал ряд снимков колхозников в поле и доярок на ферме. Все просто и правдиво. Вот только на обратном пути завязли в грязи под «ленивой» горой, потом в дождик часть пути проехал на подводе, часть на попутной машине.

– Ну ладно. Спасибо,Гелечка, за хлеб-соль. Отогрел душу. Пора и честь знать. Доберусь до своего дома, там обсушусь, – сказал он и засобирался уходить, – только вот сперва загляну в фотолабораторию, узнать, как получились негативы.

Это лишь один маленький эпизод его трудовой биографии, который я подсмотрел в детстве. Леонид Александрович прожил всего 55 лет и оставил яркий след в жизни.

В 2010 году ему исполнилось бы 100 лет. Многие вятчане помнят о нем и смотрят на события тех дней по фотоснимкам его глазами. Глаз у него был зоркий и работоспособность удивительная.