Сочинение, не сданное на проверку
Шрифт:
Конечно, приятно первое пробуждение инстинкта называть любовью. Приятно. Но приятно это для Сашки- школяра, Сашки – восьмиклассника, а не для Сашки – студента.
Да, она была любовью. Это мое увлечение Тамаркой, было первой любовью. Но ведь мы с ней даже ни одного свидания не назначили, ни разу не поцеловались. Вот какая любовь. Платоническая.
Но и следующая тоже в своем роде будет первой.
***
Все еще под впечатлением своего нового стихотворения. (см. в конце тетради.) Думаю, еще немного поработать над ним, и будет оно складнее. Сегодня целых два часа сидел над ним.
О, эти очи! Они все передо мной! Такие вопрошающие и удивленные. Но только чуть-чуть, и оттого еще прекраснее. Мы, наши глаза, познакомились во время дежурства моего. И теперь каждый день здороваемся и прощаемся одними лишь взглядами. Какое это блаженство, смотреть в ее глаза и какую-то долю секунды ласкать их свои приветливым взглядом.
Я помню тот миг, когда первый раз окунулся в них, утонул, захлебнулся безмерным счастьем. И дрогнуло сердце, и душа наполнилось блаженством.
А теперь от хорошей новости к плохой. У меня стало одним другом меньше. Но это не беда. У меня сейчас в техникуме много новых знакомых и на два друга стало больше. Вот так – одним меньше, но двум больше.
Мне его жалко. И он потом пожалеет о том, что наше сотрудничество в области писательства, литературы и стихосложения прекратилось. Он писал стихи, но исключительно под Есенина и под Маяковского с этакой северной романтикой. Взял где-то книжку Есенина, начитался, влюбился, наверно, и давай строчить.
Его первые стихи я прочитал перед колхозом. Похвалил. Он принял это, как должное и зазнался. Это сейчас, а первое время, когда я приехал из колхоза, он забегал ко мне и мы спорили. Потом мне стало некогда, навалилась учеба, недели две не виделись. Он, наверно, чуял, что стоит на ступеньку выше своих Вовки и Серьги (его близкие друзья, мои враги). Они простые парни, ничем не увлекаются. Он чувствовал, ему среди них нет равных.
А забыл, у кого он этому всему научился. Забыл, кто его учил мыслить, спорить, любить стихи, литературу. Забыл, кто его вытаскивал из того тупого равнодушия и безделья, которым обросли его друзья и он сам. Забыл, кто его научил читать сначала фантастику, затем философию. И он наверно решил, что перерос своего учителя. И, если это правда, если он действительно противником достойным меня, я буду очень рад, что днём мыслящим, думающим человеком на земле стало больше, а если нет, то пусть пеняет на себя и переходит к самовоспитанию, что очень нелегко. По себе знаю. И если получится у него без мое помощи стать моим соперником в литературе, то это хорошо. Будем спорить. В споре рождается истина.
Он видимо обиделся. Я раскритиковал его очередные опусы. Разгромил и уничтожил его, назвав слабым подражателем. Может другие и не видят в этом слове ничего плохого, а для меня это самое обидное. Подражатель. Злое слово.
Я дал ему совет, с месяц не читать никаких поэтов, и через месяц посмотреть, какие стихи, какого стиля пойдут из-под пера. Если есенинского, то ты не поэт, а подражатель. Зачем повторять то, что уже
Потерял я друга, единомышленника.
***
Хочу написать смелые размышления о жизни, «о взрослой» жизни, неизвестной мне пока. Описать ее сначала в моем детском представлении, а затем в таком виде, в каком она есть, с чем сталкивается каждый человек, погружающийся в нее. Особенно оттенить, то отвращение, которое испытывает чистая юность от серой, грязной и нечистоплотной «взрослой» жизни. Подчеркнуть некоторые «противности» как- то вино, курение, мат, в общем, какой-то неожиданный примитив, животность какую-то, неодухотворенность.
***
Что-то разонравилось мне вести дневник. Чушь какая-то, мелочь, не то, не то. Разве так ведут дневники? Мой дневник – какой – то сброд отрывочных мыслей, пародия на размышление, это в конце концов узость, нелепость, наив.
Хорошее вот такое дело, а прошлой записью испортил. Записывая свои первые впечатления об одной девчонке, как мальчишка записал «влюбился, утонул, захлебнулся». А можно бы целый рассказ написать об этом новом для меня чувстве. А я не написал. Значит, не умею. Значит, надо учиться писать. А как? Просто описывая свои внутренние переживания или описывая жизнь вокруг, встречи, разговоры, дела, обстоятельства. Что важнее внутренний мир мой или мое окружение, люди, с которыми я контактирую?
Да, тут надо как-то двигаться вперед. Жизнь достойна того, чтобы ее красиво описывать. Да и надо знать жизнь, знать то, что описываешь.
А я не знаю многого, но я стремлюсь познать, мир, его сущность, смысл всего сущего, смысл жизни, смысл бытия человеческого.
Провожу очередной психологический эксперимент. (Как я их люблю!). вот уже два месяца, как приехал из колхоза, не прочитал ни одного поэта, ни одного писателя. Не хочу загромождать свой ум готовыми формами мышления. Не хочу, что я каждый раз делаю, не хочу усложнять все на свете. Усложнять жизнь. Бывает так все на объясняешь, что сам запутаешься. И истина, она всегда проста, ясна, не скрыта.
Вчера начал читать Толстого. Вот это гений! Вот это феномен. Все у него к месту, стиль письма чистый, гладкий, философии отшлифована до мгновенного узнавания и принятия к себе в душу, в самое сердце слова западают. Вот как надо писать, а ты, Сашок, дневник да дневник. А какие мысли у Толстого? Какой дар, какой талант. Или трудолюбие? А как звучит: «Легко зачать мысль, а как ее выродить»? Гениально!
Специально взял его биографию, толстый такой там, чтобы специально проследить, как он развивался, как жил, о чем думал в юности.
Хоть и сказано, что гениями не рождаются, но мне, кажется, это так сказано, для успокоения всех остальных, не гениев, для красного словца сказано. Вполне возможно, что она несправедлива к некоторым великим личностям.
Сам не знаю, но почему –то тянет меня к ним, гениям. Хочу у них поучиться. Буду изучать их биографии.
Жаль, я не гений еще, жаль.
1968 год
***
Не получилось изменить что-то в моей жизни. Велика сила инерции. Так и живу.
***