Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
Как это часто бывает в летнюю пору после дождя, утро выдалось ясное, и день обещал быть жарким. Раздольное море недвижно лежало в своем извечном ложе, и черные баркасы на дальнем рейде, казалось, висели в воздухе. Он был красив, этот край мягких тонов, дымчатых далей, золотистых отмелей, душистых трав и ласкового моря.
Но красоты красотами, а дела делами: у рыбацкого хозяйства, которым командовал сдержанный Тихон Миронович, были не только баркасы, шаланды, калабухи, шлюпки и моторные боты, — была и своя молочная ферма, и порядочная площадь зерновых. В горячие страдные денечки
В то памятное утро Тихон Миронович, однако, не выезжал в поле, у него оказалось достаточно забот и на берегу. Еще ночью телеграф доставил долгожданную депешу, которая сообщала, что сейнер уже находился в пути и его прибытие к месту базирования намечалось на 10 часов утра.
Еще депеша сообщала, что судно имеет на борту груз бочкотары и соли, крупы, махорки и сахара.
Эти, казалось бы, ничем не примечательные слова депеши Тихон Миронович торжественно огласил вслух, а потом еще перечитывал несколько раз, и люди слушали его с тихими лицами, как слушают музыку.
Событие действительно было велико; впервые за свою историю колхоз приобрел в собственность сейнер; ни мало ни много, специальное рыболовное судно, какому не заказаны и дальние маршруты.
Особенно нравилось Тихону Мироновичу в депеше выражение: «к месту базирования». Что это за «место базирования»? Да ведь это же рейд напротив рыбацкого колхоза, точнее — в трех километрах от села, где имеется небольшой причал, а глубины позволяют малым судам, типа сейнера, траулера или дрифтера, приближаться к берегу почти вплотную.
В девять утра Тихон Миронович, необычно подтянутый и строгий, отдал по конторе устный приказ — всем выйти навстречу «Скумбрии», Предстояло доброе торжество: приемка сейнера, и завхоз уже грузил в полуторку внушительные узлы и оклунки. Одновременно предвиделся и аврал: товары, доставленные сейнером, нужно было сразу же перебросить на берег.
В начале десятого Тихон Миронович вызвал свою «Победу», и через несколько минут она, к всеобщему удивлению, так взревела у крыльца, что в конторе залихорадило стекла, — смущенный молодой водитель признался, что у машины совсем «сказывся» мотор.
Председатель распорядился срочно вызвать Ваню-механика, поручил ему осмотреть машину, а сам забрался к завхозу в полуторку, заодно прихватив и молодого водителя, уже в качестве грузчика, и укатил к «месту базирования».
Иван занимался мотором «Победы», когда через двор к широкому крыльцу правления прошла Оксана. Она, по-видимому, осталась дежурить в конторе, у телефона, на случай каких-либо событий, и Ваня-механик помахал ей кепкой, но она сделала вид, будто не заметила его. Впрочем, возможно, что и не заметила, так как всегда была в хлопотах о своих библиотечных делах, а теперь еще и в заботах по дежурству.
И едва за Оксаной закрылась дверь — во двор на недозволенной скорости влетел чей-то запыленый газик. Водитель резко затормозил, и на зеленую мураву, поднатужась, выпрыгнул невысокий, толстый человечек. Он рыскнул глазами
— Где прицеп?..
Вслед за толстяком из машины неторопливо выбрался уже знакомый Ивану молодой инспектор милиции и, не поздоровавшись, бросил небрежно:
— Не вздумай отнекиваться. Есть свидетели: они видели, как ты вчера буксировал украденный прицеп.
— Кем… украденный? — тихо спросил Иван. — Почему… украденный? Вот он стоит, под навесом, этот несчастный прицеп, а вещи в конторе сложены.
Толстяк побагровел, резко взмахнул руками.
— А, значит, ты взломал ящик? Это, голубчик, разбой! За такие делишки, голубчик, статья уголовного кодекса!
— Не думаю, — достаточно спокойно сказал Иван. — Я не оставил ваши сапоги у себя дома. Все было передано нашему председателю. И уголовным кодексом не стоит меня стращать, вы лучше бы в своем хозяйстве порядок навели, чтобы ваши водители не бросали ценности где придется.
Толстяк даже взвизгнул от гнева, неприлично ругнулся, затопал короткими ногами.
— Ха!.. Он еще вздумал меня поучать! Шалишь, голубчик, я знаю, с кем имею дело. Да, я успел порасспросить, что ты за молодчик. Ты — тюремный тип, рецидивист, и одним годом заключения легко отделался. Давно ли тебя судили за аварию? А теперь пускай все узнают, что ты не только лихач, а еще и вор!..
Именно в ту минуту на крыльце правления снова показалась Оксана. Лишь мельком взглянув на нее, Ваня-механик заметил, как она побледнела и резким, словно бы испуганным движением руки прижала к груди какую-то книгу. Она, конечно же, слышала угрозы и вопли этого горе-начальника, и на лице ее (в течение какого-то мгновения Иван успел это отчетливо заметить и запомнить) отразились растерянность, удивление, огорчение, чувство стыда.
Он смутно помнил, что произошло в следующую минуту. Низенький толстяк истошно-пронзительно вскрикнул, схватился за живот и упал. Внешне спокойный, но совершенно опустошенный, Ваня-механик повернулся и молча протянул руки инспектору. Тот накрепко связал их ремнем.
Дальнейшие события Ивана мало занимали. Он не взглянул на толстяка, когда тот поднялся с земли и проворно юркнул в свой газик. Оказалось мало свидетелей происшествия; Иван удивился этому и лишь позже вспомнил, что Тихон Миронович, а с ним и все правление, и конторские служащие встречали сейнер… «Пожалуй, и лучше, — подумал он, — все-таки меньше позора». Потом он слышал, как инспектор стучался в дверь подсобки и вызывал ночного сторожа; видел, как тот появился, заспанный, со своей неразлучной берданкой под рукой.
Звали сторожа Колей-маленьким; это был бледный, болезненный, неразговорчивый парень с деревяшкой вместо правой ноги. Ни о каком геройстве его деревяшка не напоминала: мальчишкой он засорил царапину, «лечил» ее, присыпая землей, и получил гангрену. В селе Колю-маленького с его берданкой никто не опасался, даже детвора, однако он старательно исполнял свои обязанности бдительного стража. Сознавая ответственность момента и силясь выглядеть повнушительнее, Коля-маленький вскинул берданку на плечо, выпятил узкую грудь и насупил брови.