Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор
Шрифт:
– При поражении и без меня хватило бы для нас судей.
– Для всех нас, а не для одного Гамова, тут вы правы. Еще вопрос, Гонсалес. Ваш Черный суд не считал обязательным наличие хорошей защиты, ограничиваясь обвинением. Вы и Гамова собираетесь судить без квалифицированной защиты?
– Гамов сам подобрал для себя защитника и обвинителя.
Я повернулся к Гамову.
– Вы назовете обвинителя и защитника?
– Я говорил об участии в суде с редакторами газет Константином Фагустой и Пименом Георгиу.
– Естественно. Пимен ревностно восхвалял
– Вы неправильно оцениваете их действия. Пимен Георгиу взял роль обвинителя, таково было его желание. А Фагуста согласен быть защитником.
Мне показалось, что я нащупал слабость в позиции Гамова.
– Фагуста, вечный ваш обвинитель, - защитником? А Георгиу, столь же вечный ваш прислужник, - обвинителем? Гамов, такое распределение ролей не гарантирует объективности ни обвинения, ни защиты.
Гамов сразу уловил, куда я клоню.
– Вы опасаетесь, что прислужник станет плохим обвинителем, а вечный критик будет неубедительным защитником? И что суд превратится в фарс? Этого не будет. И Георгиу, и Фагуста дали мне обещания точно выполнять свои обязанности.
– Дали искренние обещания быть объективными? Вы и с ними говорили задолго до победы?
– Именно так, - холодно подтвердил Гамов.
– Разговор о грядущем суде произошел в тот день, когда они согласились стать редакторами газет, противостоящей одна другой.
– И я об этом ничего не знал! Своеобразно вы понимали роль своего заместителя, Гамов!
Гамов пожал плечами.
– Суд даст ответ на причины утаивания от вас моих действий.
– Только ли от меня?
– Я обратился сразу ко всем: - Кто еще знал, кроме Гонсалеса и двух редакторов, что Гамов планирует после победы суд над собой и заранее намечает, кто какую позицию займет в суде?
Все члены Ядра дали отрицательный ответ. Я подвел итоги:
– Мы услышали совершенно невероятное предложение. Президент объединенного мира в качестве первого своего государственного акта издает указ о суде над собой. Думаю, Гамов, на этом можете закончить наше удивительное совещание.
И тут слово взял Гонсалес:
– Подождите закрывать Ядро. Гамов взял все возможные преступления на одного себя. Он не собирается никого обвинять, он только самообвинитель. Но я был больше чем помощником Гамова - его рукой. Как и он, я должен предстать перед судом.
– Вы о чем говорите, Гонсалес? Перед каким судом?
– Перед тем судом, который будет судить Гамова. Перед судом, который я сам возглавляю.
Мне было не до смеха, но я рассмеялся. Никто не поддержал моего неестественного веселья. Очень много грозных следствий вытекало из самообвинений Гонсалеса. Любой из нас, оставаясь помощником Гамова, имел самостоятельность в своей области, хоть и не мог выспренно назвать себя рукой диктатора.
– Гонсалес, вы городите чушь! Вы идете дальше Гамова в нагромождении несуразиц. Он себя только отдает под суд, то есть в чужие руки, вы же собираетесь устраивать собственный суд над собой, то есть вручаете
Гонсалес усмехнулся новой для меня усмешкой. Правда, она и раньше, бывало, изредка появлялась на его лице, немного печальная, очень человечная, только она казалась мне лицемерной: я так ненавидел Гонсалеса, что все в нем виделось мне отвратительным. А сейчас улыбка эта объяснила, что нет нагромождения несуразиц, а есть очень серьезное решение, и нельзя подозревать, что он, обвиняя себя, намерен себя выгораживать.
– Наш руководитель отвергает доктрину «победителей не судят» и, сам победитель, потребовал суда на собой. Я последую его примеру.
– В качестве одного из победителей в войне?
– В качестве победителя гораздо более безусловного, чем сам Гамов.
– До сих пор мне казалось, что я что-то понимаю…
– Вы сейчас все поймете. Всякий суд - это война, причем во многом сложней схватки армий, ибо он не двухсторонний, а многомерный. Защита сражается с обвинением, это одно обличье суда. И одновременно и защита, и обвинение сражаются с судьей за его душу, за его окончательное решение. Одна из сторон - защита или обвинение - должна неминуемо проиграть, такова природа суда. Но судья, что бы он ни решил, всегда победитель, это тоже природа суда.
– Вы хотите сказать, что всегда являлись победителем, когда выступали в роли верховного судьи, ибо решения ваши были окончательными?
– Именно это. А сейчас, являясь победителем в любом суде, я, как и наш руководитель, предаю себя суду. То, что я не только предаю себя суду, но и сам буду судить, не так уж важно.
– Все же парадоксально. Итак, вы судите Гамова и себя в качестве одной из его рук. У Гамова, однако, две руки. Какой вы себя считаете - правой или левой?
– Это имеет значение?
– Немалое. Я тоже считаю себя одной из рук диктатора. И всегда был уверен, что моя роль - быть его правой рукой.
Он усмехнулся.
– Согласен на роль левой руки. Что из этого следует?
– А то, что вы бросаете мне вызов. Если левая рука согласна идти под суд за совершенные ею проступки, то правая не может остаться в стороне. Ибо и та, и другая одинаково выполняли волю своего хозяина. Вы требуете, не называя этого прямо, чтобы и я согласился идти под суд.
Он огрызнулся:
– Могу и прямо предложить, если вам нужно.
– Не надо. Ясно и так. Я принимаю ваш вызов и согласен идти под суд. Достаточно троих подсудимых, или привлечем к ответственности еще других помощников? Не только голову и руки, но и ноги, и легкие, и желудок?..
Гонсалес даже передернулся от возмущения.
– Ни Гамов, ни я не превращаем наш суд в игру острот!
– И я не буду. Гонсалес, мы приняли невероятное до бессмысленности решение. Нужен механизм его осуществления. Предлагаю вам сочинить такой механизм. Можете не торопиться. Думаю, ни одного из нас троих не терзает желание срочно сунуть голову в петлю. Доложите свои идеи, когда приведете их в систему. Гамов, пора закрывать Ядро.