Сочинения в четырех томах. Том 4
Шрифт:
«Вот так работа по самоварной части!..» – отметил я про себя и повесил голову.
Но тут поспел первый самовар. Николай отлил два больших чайника кипятку, заварил в маленький чаю, парнишка вроде меня принес большой каравай ситного, колбасы, и мы с дядей, проголодавшись с дороги, с удовольствием отвели душу за этим угощением.
Неожиданно наше мирное чаепитие было грубо нарушено: в самоварную вошел хозяин Дипман, крючконосый, с сединой в голове и бороде.
– Это кто такие? – свирепым тоном зарычал он.
– Мой отец
– Пусть они убираются отсюда немедленно, в гостинице быть посторонним не разрешается, сию минуту вон!..- истерично кричал хозяин.
Такое бесчеловечие меня огорошило. Брат смело возразил хозяину:
– Где же я могу принять теперь родственников, приехавших ко мне из деревни? На скамеечке бульвара, что ли?
В его голосе чувствовалось возмущение. Хозяин ответил тем же тоном:
– Это меня не касается, у меня не дом для странников,- вон, говорю!
Самоварную пришлось оставить, мы ушли с дядей в людскую, там и ночевали тайком. С моим устройством пришлось поспешить, потому что жить было негде. Поговорив кое с кем, дядя сунул меня через несколько дней на работу в трактир Павловского на Трубной площади – за три рубля в месяц мыть чайную посуду.
И вот я на должности. Меня привели в судомойку. Митька, мой старший по работе, напялил на меня хозяйский фартук и повел к громадному медному тазу, наполненному грязными чайными чашками и блюдцами.
– Вот твой рабочий станок, – сказал он. А потом налил в таз горячей воды, насыпал в него соды и научил, что и как надо делать.
Я мою посуду и думаю о деревне. Дядя теперь приехал домой, и был у мамы и рассказал, ставя себе в заслугу, как он устроил меня на работу. «Уж и работа!» – Думаю я про себя, и от этих дум горько на душе.
Моя мечта сбылась. Я в Москве и стал мастером ремесла, на изучение которого потратил не годы и даже не часы, а минуты…
Стою у таза с засученными рукавами, с забрызганным фартуком, как прачка у корыта, и донимаю жесткой щеткой послушные фарфоровые чашки. Из простонародного ' зала доносятся звуки музыкальной машины:
Хорошо было детинушке
Сыпать ласковы слова…
Слышится пьяный говор, звон посуды, грохот стульев…
Долго, очень долго тянется рабочее время, оно начинается в шесть утра. Сколько раз, бывало, посмотришь на часы, ждешь, когда же стрелка покажет двенадцать. Наконец раздается долгожданный бой часов, и все мы – половые в белых рубахах, посудомойщики, работники ресторанной кухни – сломя голову мчимся в свое подземелье, расположенное под зданием трактирного заведения. Усталость валит с ног. Быстро раздеваемся и бросаемся на постели. Глаза начинают смыкаться, но я слышу сквозь сон разговор:
– В «Славянский базар» попасть бы… Можно было бы в год хозяйство поправить…
– Есть на примете человек… Кумекаю… Может быть, и клюнет…
Засыпаю, не дождавшись
Раз в две недели каждому служащему полагалось уходить со двора. Так назывался тогда выходной день. Отпуск предоставлялся обязательно в воскресенье. Отпросился и я со двора, когда прослужил месяц с лишним. Мне хотелось повидаться с моим товарищем Ваней Угаркиным, с которым мы были из одной деревни. В адресе, привезенном мною в Москву, было сказано, что он служит у В. А. Гиляровского, Столешников переулок, дом де-Карьера, № 5, квартира 10. По этому адресу я и отправился.
Переулок и дом я нашел быстро, поднялся по лестнице, и вот мы встретились с другом. Он рассказал мне о своем житье-бытье:
– Живем хорошо, чувствуем себя как дома… как есть дома. Работу начинаем в десять, кончаем в шесть. В праздник не работаем вовсе.
– А я, брат, трублю восемнадцать часов в сутки: с шести до двенадцати ночи, – отвечаю ему, – а в праздники у нас самая широкая торговля.
На Ваню это не произвело впечатления: у многих тогда рабочий день был по восемнадцати часов. Я спросил его:
– Кто твой хозяин?
– Гиляровский, писатель, – ответил он.
Ответ этот меня удивил. Впервые я услыхал, чтобы кто-то из наших служил у писателя.
– Небось тут книг много, читаешь что-нибудь?
– Мы с кухаркой читаем в «Московском листке» роман Пазухина, ох, уж и интересно… Как один влюбился в красивую-прекрасивую женщину…
– А книги такие есть, где говорится, отчего гром бывает, вокруг чего земля вертится? – перебил я его.
– Наверное, есть. У нас книг – все шкафы и полки забиты. Только мы искали среди них «Сонник», книгу сны отгадывать, такой книги не нашли…
Вдруг в коридоре раздается грохот, хлопанье дверей, слышатся быстрые шаги, удары каблуков о половицы, и вот дверь комнаты, где мы сидели, отбрасывается, будто сорванная с петель, и на пороге появляется человек, которому, казалось, в коридоре узко, в дверях тесно, в комнате мало простора.
Я понял, что это и есть Гиляровский. Оробел от неожиданности. При его появлении я встал, как меня учили. Мне бросилась в глаза лихая повадка писателя и удаль в быстрых движениях. Приковывали внимание его казацкие усы, необыкновенный взгляд – быстрый, сильный и немного строгий, сердитый. Он мне представился атаманом, Тарасом Бульбой, о котором я еще в школе читал в книге Гоголя.
Ворот рубахи у него был расстегнут, могучая, высокая грудь полуоголена. Видно, он зашел к моему товарищу по какому-то делу. Увидев меня, он заинтересовался.
– Это кто? – спросил он Ваню.
– Мой товарищ из деревни, вместе учились.
– Что ты делаешь в Москве? – обратился он ко мне.
– Служу в трактире Павловского.
– На Трубной площади?
– Да.- Я удивился тому, что он знает адрес трактира.
– Что же ты там делаешь?
– Занимаюсь мытьем чайной посуды. – Давно в Москве?