Сочинения в двенадцати томах. Том 2
Шрифт:
Сделан был он, как сказано, от имени комитета земледелия и торговли, депутатом от города Лиона — Гударом [1] . Конечно, беспристрастный исследователь, не доверяющий контрреволюционной публицистике, не вправе, с другой стороны, принимать за священную истину и каждое слово доклада Гудара, писанного со специальной целью опровергнуть нарекания этой публицистики. Но нельзя не заметить, что доклад Гудара выгодно отличается от названной публицистики тем, что публицистика совершенно голословна, а доклад стремится обосновать свои положения фактами и цифрами, причем берет их из служебных бумаг таможен — бумаг, теперь без вести пропавших, но, конечно, бывших в полном распоряжении комитета земледелия и торговли. Его метод состоит в сопоставлении 1789 г. с непосредственно предшествующим; некоторые его данные весьма любопытны и никогда еще использованы историками не были. Цифра ввоза из-за границы была равна в 1788 г. 302 миллионам ливров, а в 1789 г. — 345 миллионам, но это случилось, поясняет Гудар, по причине, абсолютно ничего общего не имеющей с революцией: недород зерновых продуктов принудил Францию ввезти к себе зерна и овощей на 73 миллиона в 1789 г., а в 1788 г. эта статья ввоза потребовала всего 13 миллионов, и если бы не это обстоятельство, то в 1789 г. ввезено было бы в общем из-за границы на 17 миллионов меньше, чем в 1789 г. Зато «мануфактурных товаров в 1789 г. привезено из-за границы на 57 миллионов против 62 миллионов 1788 года», т. е., — пишет Гудар, — Франция «в год революции заплатила на 5 миллионов меньшую дань иностранной промышленности».
1
Нац.
Что касается вывоза из Франции, то в 1788 г. вывезено было товаров на 365 миллионов, а в 1789 г. на 357 миллионов, но Гудар объясняет это небольшое понижение, главным образом, сокращением транзита, т. е. такой отрасли, которая касается лишь иностранных товаров, привозимых во Францию и следующих дальше, за границу. Эти товары, успокаивает Гудар Учредительное собрание, приносят и без того лишь скромные барыши Франции. Зато много важных отраслей промышленности в 1789 г. не испытали разгрома, — напротив: так, шерстяных и — шелковых изделий в 1788 г. было вывезено на 97 миллионов, а в 1789 г. — на 104 миллиона; сахару и кофе (из американских колоний Франции) было продано за границу в 1788 г. на 157 миллионов, а в 1789 г. — на 160 миллионов; вина — в 1788 и 1789 гг. было вывезено одинаково — на 24 миллиона в каждый год; водки было продано за границу в 1788 г. на 9 миллионов, а в 1789 г. — на 12 миллионов и т. п. Гудар не находит «никаких признаков, которые говорили бы о разоренных мануфактурах, о земледельческих продуктах без сбыта, о колониальных припасах без потребителей». Признавая, что в 1789 г. некоторые отрасли промышленности испытали «некоторые колебания», Гудар настаивает, что «обычный ход нашей торговли не был ниспровергнут». Только морское торговое судоходство, по его словам, пострадало.
Хотя тема доклада Гудара относится только к 1789 г., но он, очевидно, чувствует, что в интересах его тезиса — перейти от прошлого к настоящему, от 1789 г. к 1791-му. И в конце доклада он так и делает, незаметно переходя от прошедшего времени к настоящему. Он приглашает законодателей [2] обратить внимание на «величайшую деятельность», царящую на мануфактурах, выделывающих шерстяные, шелковые и полотняные материи, пеньку и т. д. Заказы побуждают рабочего усиливать все более производительность труда. Он отмечает особое процветание промышленности в Лангедоке, в Нормандии, в Бретани, Фландрии, Шампани и Пикардии. Говоря о Париже, он особенно обращает внимание на процветание производства газовых материй; в Лионе он отмечает то, что огромная масса рабочих рук, занятых производством шелковых материй, оказывается недостаточной для удовлетворения спроса. Эта общая характеристика любопытна для нас не только сама по себе, но и именно потому, что докладчик, задачей которого было опровергнуть «клеветы», сыпавшиеся на «колыбель конституции» [3] , т. е. на 1789 г., заговорил о текущем моменте, о 1791 г., и заговорил в таких восторженных тонах, на которые он не отваживался, пока речь шла о «колыбели конституции». То, что он говорит о 1789 г., для нас не особенно убедительно, не только потому, что масса разнородных свидетельств говорит о прямо противоположном, т. е. что сильный удар был испытан промышленностью и торговлей в первые месяцы революции, но и благодаря самому методу докладчика это не может произвести на нас большого впечатления, ибо если бы даже и оказалось, что в общем производство в 1789 г. не особенно отличалось от производства в 1788 г., то ведь мы знаем, что уже в 1788 г. кризис — и кризис жестокий — угнетал самые промышленные области Франции. Для Гудара интересно избавить революцию от обвинений со стороны ее врагов, и совершенно логически, со своей точки зрения, он такой метод и выбрал; но нас интересует совсем другое, — нам важно дать себе возможно более ясный ответ на вопрос, как протекала экономическая жизнь Франции в эпоху революции. И насколько скудные, случайные и разбросанные данные позволяют судить, общий ответ на этот вопрос (а ответ именно вследствие страшной скудости данных должен быть таков: торгово-промышленный кризис, угнетавший Францию в 1788 г., в 1789-м не только продолжался, но еще более усилился и обострился) и выразился, между прочим, в страшной безработице во всех крупных промышленных центрах, — прежде всего в Париже; в 1790, а особенно 1791 гг. — индустрия во Франции если и не была в таком блистательном состоянии, как желает это представить Гудар в своем докладе, то во всяком случае уже не переживала таких тяжелых времен, как в 1789 г. В частности, в ряде промыслов не только над рабочими не висел по-прежнему грозный призрак безработицы, но, как увидим, стало возможным самое крупное (или, вернее, единственно крупное) за все время революции стачечное движение 1791 г., имевшее целью добиться увеличения заработной платы.
2
Там же, стр. 11.
3
«Le berceau de la constitution», там же, стр. 13.
После всего вышеизложенного для нас особенную ценность приобретает показание Варнава о 1791 г. «Когда Учредительное Собрание разошлось, нация еще не испытала чувствительных потерь в людях и богатствах… Морская торговля могла испытать некоторые потери, но земледелие не переставало процветать и мануфактуры достигли большей степени деятельности, нежели когда бы то ни было в прежнее время». Жорес справедливо придает [4] этим словам серьезное значение как общей характеристике экономического положения; если бы он знал разобранный нами только что доклад Гудара, то увидел бы еще, что показание Барнава всецело совпадает с показанием Гудара — вплоть до оговорки о морской торговле. А Барнав в 1792 г., когда он эти строки писал, далеко не был уже энтузиастом революции, который склонен был бы закрывать глаза на темные стороны своей эпохи; напротив, пасмурное раздумье охватывало его в это время все более и более.
4
La Constituante, стр. 132.
Нашли мы в Национальном архиве и еще одно прямое свидетельство, подтверждающее показания Гудара и Барнава и относящееся к концу 1791 и началу 1792 г. Это записка 16 выборных представителей торгового класса в Монпелье о состоянии национальной промышленности и торговли [5] . И вот что они пишут вообще о промышленности во Франции: «национальные фабрики пользуются, очевидно, величайшим процветанием. Они работают весьма активно. Сбыт очень легок, и продажная цена выгодна». Авторы записки далее отмечают темную сторону экономической жизни в «недоверии, которое внушают ассигнации», и в отливе сырья за границу. Они требуют, чтобы были приняты меры (пошлины за вывоз сырья, строгий надзор на границе и т. д.) против этого зла, которое может в будущем остановить фабрики, «теперь столь процветающие» (nos fabriques, aujourd’hui si florissantes). С отдельными, весьма существенными подтверждениями этого факта улучшения экономического положения мы столкнемся еще при разборе документов о стачке 1791 г.
5
Нац. арх. F12 679. Montpellier, 9 janvier 1792, les citoyens faisant le commerce `a Montpellier repr'esent'es par seize de leurs membres 'elus sur l’invitation du directoire du d'epartement de l’Herault.
Все вышесказанное обрисовывает почву, на которой стало возможно стачечное движение 1791 г.: без некоторого улучшения общей экономической ситуации (сравнительно с 1789 г.)
2
Французские архивисты не раз полуиронически писали об историках, что те никак не могут примириться с мыслью, что архивы создавались вовсе не для удобства их работы, а имели чисто служебное назначение, и поэтому в них сохранилось много для истории несущественного и не попали крайне важные и нужные в научном отношении бумаги.
В частности, историку экономических отношений приходится раз навсегда примириться с отсутствием в государственных, архивах огромной массы документов основного, решающего значения. Сохранились — и то не все, и то случайно — лишь те документы (писанные и печатные), которые направлялись к властям — от промышленников, торговцев и рабочих — или от властей — к петиционерам в ответ на все эти жалобы, прошения, претензии и т. д. Бухгалтерские книги нескольких десятков промышленных предприятий были бы бесконечно более поучительны, чем многие и многие из этих бумаг, но нужно считаться с положением вещей и стараться извлечь пользу из того скудного материала, который имеется.
Сначала мы рассмотрим, чего хотели, о чем просили те хозяева промышленных заведений, которые обращались в 1789–1791 гг. к властям; затем перейдем к претензиям экономического и профессионального характера, исходящим от рабочих, и… наконец, коснемся некоторых симптомов, предшествовавших, стачечному движению 1791 г. Самое движение будет рассмотрено в последних параграфах настоящей главы.
Нужно сказать прежде всего, что исследователя поражает почти полное отсутствие каких бы то ни было пожеланий общего характера со стороны промышленников города Парижа. Мы, например, почти вовсе ничего не слышим от них о том явлении, которое вызывало чрезвычайно громкие и решительные нарекания в большинстве промышленных городов Франции, — о торговом трактате с Англией (1786 г.); взвешивая выгодные и невыгодные стороны этого трактата, общее мнение торгово-промышленных кругов Франции решительно склонялось в пользу скорейшего расторжения трактата. Равнодушие Парижа, быть может, отчасти объясняется тем, что, ввиду огромного развития в столице производства предметов роскоши и газовых материй и торжества французской индустрии над английской именно в этих статьях, Париж и на самом деле в конечном счете не терял или мало терял от договора 1786 г. Вот, между прочим, что говорит одна из печатных докладных записок о торговле, вышедших в начале революции и предназначенных для народных представителей: «торговый договор (с Англией) завоевал за морями данников трудолюбивым жителям этой столицы (Парижа). Это завоевание есть абсолютная выгода, которая получается для нас из этого нового договора [6] ». И подчеркивая далее, что именно в производстве газовых материй Англия не выдержала конкуренции с Парижем, автор настаивает на сохранении трактата.
6
Нац. арх. AD. 1–62. R'eflexions sommaires sur le commerce de Paris, 1789.
Другой вопрос общего характера — вопрос о цехах — также весьма неопределенно отразился в петициях парижских промышленников. Конечно, хозяева больших промышленных заведений (вроде Ревельона [7] ) не могли, как и в остальной Франции, не радоваться, что революция разрушила те путы, которые тормозили и с технической, и с коммерческой стороны развитие индустрии, но ремесленники и хозяева небольших ремесленных предприятий, казалось бы, прямо затронутые в своих интересах, тоже не выразили сколько-нибудь заметного протеста. Это может быть объяснено и полной безнадежностью, на которую явственно были подобные протесты осуждены. Как известно, в знаменитом заседании Учредительного собрания в ночь на 4 августа 1789 г. цехи были принципиально осуждены; но формально они были окончательно уничтожены только законом 2 марта 1791 г., и занятие любым промыслом стало вполне свободным [8] . Нечего и говорить, что фактически никто из желавших нарушить старые положения о цехах не ожидал закона 2 марта 1791 г., и цехи сейчас же после ночи на 4 августа 1789 г. утратили какую бы то ни было силу и возможность самозащиты. Бальи в своих мемуарах прямо признается, что сейчас после 4 августа муниципальные власти сквозь пальцы стали смотреть на многочисленные нарушения законов о цехах; с другой стороны, в Национальном архиве сохранился целый ряд полицейских протоколов, составленных по жалобам цеховых бюро на того или иного нарушителя, но, разумеется, не имевших для виновного никаких последствий.
7
См. в главе II о стеснениях, которые он испытал от цехов.
8
Вот основная часть главного 7-го пункта закона от 2 марта 1791 г.: A compter du 1 Avril prochain il sera libre `a toute personne de faire tel n'egoce ou d’exercer telle profession, art ou m'etier qu’elle trouvera bon; mais elle sera tenue de se pourvoir auparavant d’une patente, d’en acquitter le prix suivant les taux ci-apr`es d'etermin'es et de se conformer aux r`eglemens de police qui sont ou pourront ^etre faits.
Особенно много открыто было в эти годы типографий (еще до 2 марта 1791 г.) ввиду сильного роста периодической прессы и брошюрной литературы; открывались и всякие другие заведения без малейшего внимания к еще юридически существовавшему цеховому праву. Немудрено, что принципиальная защита цехов мало кого соблазняла [9] . Рабочие, имевшие материальную возможность обзавестись самостоятельной мастерской, делали это, не стесняясь юридически продолжавшимся (до закона 2 марта 1791 г.) существованием цехов, и, например, уже в начале 1790 г. рабочие-парикмахеры к возмущению прежних 972 хозяев открыли 400 новых заведений [10] ; но были случаи, когда рабочие находили целесообразным вместе с хозяевами отстаивать цеховое начало: мы видели уже (в главе III), что в августе 1789 г. рабочие-портные требовали у власти запрещения лоскутникам изготовлять новое платье и действовали в этом отношении заодно со своими хозяевами. Впрочем, все подобные попытки, как уже было сказано, наперед были осуждены на неудачу.
9
Нац. арх. AD. XI-65. Образчиком подобной защиты может служить записка, составленная цехом фруктовщиков (еще до взятия Бастилии), в первые же недели после собрания Генеральных штатов. См. M'emoire au Roi et aux Etats G'en'eraux par la Communaut'e des Ma^itres Fruitiers, Orangers, Grainiers des ville, faubourgs et banlieue de Paris. Вот самое любопытное место: Il faut de deux choses l’une, ou ne faire qu’une seule corporation de tous les arts et m'etiers, ou marquer `a chacun les bornes — qu’il doit respecter!
S’il est prouv'e, d’un c^ot'e, qu’une seule corporation de tous arts et m'etiers porroit ^etre dangereuse relativement `a la paix publique, et, de l’autre, qu’un homme ne fait jamais mieux son 'etat que lorsqu’il s’y renferme, il est 'evident que chaque communaut'e doit, avoir son commerce ou, sa profession d'etermin'ees, sans que l’une puisse empi'eter sur l’autre.
О записке M. R. см. дальше.
10
Ср. Нац. арх. AD. XI-66, № 3683. P'etitions des perruquiers de la ville de Paris aux repr'esentans de la Nation. — Обиженные старые хозяева просят принять меры и уверяют попутно Национальное Учредительное собрание в своем патриотизме и приверженности к конституции (le plus pur patriotisme pour la defense de la nouvelle constitution).