Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
Так и сделал олеронец. Но речь его не увенчалась успехом. Пленники, переглянувшись, объявили в один голос, что с них требуют как раз того, что неисполнимо, потому что единственным доступным путем к Сиудад-Реалю служит фарватер реки — фарватер, находящийся под последовательным обстрелом остальных пяти верков.
Выслушав этот ответ, Мэри Рэкэм повернулась к Тома Трюбле и усмехнулась.
— Не говорила ли я тебе, черт подери, что они ничего не скажут? — сказала она. — Живо! Повесь их и ступай себе дальше! Довольно время терять!
Но Тома, красный как
— Молчи! Я тебе сказал, что они заговорят! Погоди!
Пленники с беспокойством смотрели на капитана. Не говоря ни слова, он подошел к первому из них и обнажил саблю.
— Вот еще! — произнесла Мэри Рэкэм, хохоча еще громче. — Уж не думаешь ли ты, что они лучше заговорят, когда ты снимешь с них башку.
Но больше она ничего не успела сказать, так как под ударом Тома первая голова, срубленная одним взмахом сабли, полетела как камень из пращи и расшиблась о палубный пояс у самых ног Мэри Рэкэм.
Семеро живых еще испанцев завопили от ужаса. Не без причины. Тома все так же молчаливо, с таким же багровым лицом, уже подходил ко второму. Тот невольно отступил, собираясь бежать, но Тома успел дважды ему всадить в живот и грудь ту же самую окровавленную еще саблю. Испанец упал замертво.
Третий, видя это, крикнул: «Пощади!»
Столь же глух, как и нем, Тома разрубил его пополам, от плеча до пупка. После этого он с любопытством пошарил кончиком сабли в этой мерзости, как бы ища чего-то и не находя. Труп уже больше не вздрагивал.
Тома направился к четвертому пленнику.
Тот бросился на колени, а за ним и все уцелевшие его товарищи. Все вместе, отказавшись умолять дальше своего палача, они принялись молить Бога.
Тогда Тома, остановившись против четвертой жертвы, вместо того, чтобы ударить, вложил саблю в ножны.
Дрожа от надежды, несчастный поднял голову. Но коротка была его радость.
— Трос! — приказал Тома, заговорив наконец.
Два флибустьера принесли несколько раскрученных канатных прядей.
— Свяжите вместе эти вот две руки и эти две ноги. Три выбленочных узла и один бабий узел!
Это было исполнено.
— И бросьте его за борт!
Стон приговоренного заглушили волны.
Из восьми пленников осталось четверо.
— Вот этот человек!.. — начал Тома, разглядывая того, чья была очередь умирать.
Он запнулся, повернул голову и посмотрел на Мэри Рэкэм.
— Ты, — снова заговорил он, обращаясь к ней, — ты что это там говорила давеча? Что нет хорошего пути, ведущего в Сиудад-Реаль?
Он повернулся на каблуках и смерил взглядом дрожавшего испанца, готового заговорить.
— Хорошего пути, — повторил Тома, — я сейчас узнаю, и даже три или четыре. Но этот человек, наверное, не знает ни одного!
За поясом Тома торчало два пистолета. Он схватил один из них и поднес его к лицу пленника.
— Путь… — заикнулся пленник, как будто уже заранее мертвый.
— Он не знает ни одного! — повторил Тома, спустив курок.
Мозг разлетелся брызгами.
— А этот человек, — начал Тома, подходя к тому, за которым стояли еще двое.
Это
— Senor capitan! — закричал он в отчаянии. — No me mateis! Yo os dire la verdad! 54
— Ба! — сказал Тома, скрестив руки.
Он не на мулата смотрел, а на Мэри Рэкэм.
— Есть путь, путь верный, — утверждал мулат, все еще говоря по-испански, как будто всякий другой язык, кроме его собственного, даже жаргон флибустьеров, который понимают и на котором говорят по всей Америке, выскочил от ужаса из его памяти.
54
Господин капитан, не убивайте меня. Я скажу вам правду.
— Говорил я тебе? — повторил Тома, обращаясь к Мэри. — Говорил я тебе, что дорога есть?
— Этот путь идет вдоль западных гор. В двенадцати милях выше города Рио-Гренаде можно перейти вброд. Перейдя с левого берега на правый, вы можете вернуться к Сиудад-Реалю степью, без малейшего препятствия.
— Конечно, этот путь, — сказал Тома, по-прежнему обращаясь к Мэри Рэкэм, — может таить засаду…
— Не думай этого, сеньор капитан! — закричал мулат, — Никакой засады! Я говорю тебе правду!..
— Но если бы оказалась засада, — продолжал Тома, — то тем хуже было бы нашим трем проводникам, с которых я живьем сдеру кожу своим собственным ножом…
— Пусть будет так, сеньор капитан! И если все пойдет хорошо, тогда пощада, не так ли?
— Тогда пощада, ладно! — пообещал Тома.
Он подошел к женщине-корсару и ударил ее по плечу.
— Ну что, заговорили они? Да или нет? Как тебе кажется?
Он смеялся смехом судорожным и страшным.
— Требуха господня! — выругалась Мэри. — Ловкий парень наш командующий! Крепок, как ягненок, клянусь честью!
— Ура ягненку Тома! — сейчас же закричал Краснобородый.
Двадцать флибустьеров повторили этот крик.
— Ура, Тома-Ягненок!
Все еще смеясь тем же чудовищным смехом, Тома-Ягненок протянул правую руку флибустьерам, как бы принимая прозвище.
— Ягненок! Ладно! — сказал он. — Пусть же отныне я буду Ягненком! А теперь вперед! Лево руля и правым к западу! Повезем шкуру Ягненка волчатам Сиудад-Реаля!
Подойдя на расстояние ста саженей к крепостному валу, Тома Трюбле, по прозванию Тома-Ягненок, движением руки остановил отряд добровольцев, во главе которых стоял сам. И, поднявшись во весь рост над высокой травой, он подошел еще шагов на тридцать поближе, чтобы в точности оценить вражескую позицию. Один за другим раздались три мушкетных выстрела — часовые на бастионах были бдительны. Просвистела также стрела, так как среди осажденных было немало индейцев. Но Тома не обратил внимания ни на стрелу, ни на пули. Всегда презирая опасность, он старался только получше рассмотреть расположение окопа, чтобы сознательно выбрать место атаки.