Сочинения. Том 1. Эта странная жизнь. Искатели
Шрифт:
Кривицкому было около сорока, выглядел он пятидесятилетним. Лицо серое, всегда плохо выбритое, с запавшей верхней губой. Пиджак болтался на его сутулой, костлявой фигуре, как халат. Пахло от него табаком и какой-то сладкой помадой, которой он мазал свои жидкие волосы.
Выставив острый щетинистый подбородок, он язвительно сказал Лобанову:
– Оттого что я позабыл тензорное исчисление, Андрей Николаевич, ремонт самописцев не задерживался и не задержится ни на один день. Это исчисление нужно мне для ремонта, как компас машинисту паровоза.
– Не знаю, – уклончиво
– Один мудрый человек сказал: люди заблуждаются не потому, что не знают, а потому, что воображают себя знающими. Сие, конечно, относится к нашему брату производственнику. А вам… – Кривицкий, прищурясь, осмотрел свой длинный желтый ноготь на мизинце. – Да-с, так вот, как видите, я не сгораю от стыда за свою отсталость. И не побегу от вас в библиотеку. Мне и так хорошо.
Андрей молча сдерживал ярость.
– Позвольте на правах старшего по возрасту предупредить вас, – приторным голосом продолжал Кривицкий, – со стороны ваш розовенький энтузиазм кажется смешным.
Андрей заставил себя спокойно улыбнуться и ответил:
– Другой мудрый человек сказал, что привычка находить во всем только смешную сторону есть верный признак мелкой души, поскольку смешное лежит всегда на поверхности.
Откровенный цинизм Кривицкого возмутил Андрея. Они все насквозь пропитаны производственным делячеством, думал он. Всех негодных – а негодными после разговора с Кривицким ему казались все – уволить из лаборатории! Набрать способную молодежь и с нею начинать.
Теперь, когда картина была ясна, он вызвал Борисова. Оба они намеревались поговорить спокойно и обстоятельно, но ничего из этого не вышло. Они стремились скрыть свою враждебность, и каждый из них, видя это стремление у другого, все сильнее раздражался.
По сравнению с Андреем Борисов выглядел низкорослым. Лицо у него было невыразительное, безбровое, нос, как говорят в народе, картошкой. Единственное, что привлекало в Борисове, – это глаза. Затененные длинными ресницами, ярко-синие, они смотрели из-под надбровий с какой-то готовностью к радостному удивлению, словно уверенные, что сейчас должно случиться что-то хорошее.
Теперь, когда этот жизнерадостный огонек погас, взгляд стал чугунно-неподвижным. И все лицо, как у всех сдержанных людей в минуты гнева, стало тоже неподвижным. Вклинивая свои спокойно продуманные фразы между словами Лобанова, он обвинял его в зазнайстве, в нежелании прислушаться к людям, в голом администрировании.
Андрей и не думал защищаться. Видно, Борисов беспокоится только о своем самолюбии: как это так – с ним не посоветовались! А лучше б он поинтересовался знаниями всех коммунистов. Позор! Еще называются научными сотрудниками лаборатории! Невежды! Равнодушные деляги! Никаких творческих интересов!..
– Это типичное верхоглядство. – Борисов смотрел в упор на Лобанова круглыми злыми глазами. – Разве можно судить о людях, устроив им экзамены? И вообще, чего вы добиваетесь? Зачем вы шли в лабораторию?..
– Ну, знаете, – Андрей даже задохнулся. – Я не обязан вам давать отчет. Вы! Вы обязаны помогать мне! А не заниматься
Борисов торжествующе повеселел:
– У нас производство. У нас парторганизация пользуется правом контроля, к вашему сведению. Это вам не институт.
– Да, это не институт, – с горькой иронией подтвердил Андрей, – к институту таких инженеров, как у вас, и не подпустят.
Андрей заметил, как Борисов начал нервно, часто моргать. «Ага, проняло!» – с удовольствием подумал он, чувствуя себя от этого сильнее.
Он вытащил новенькую папку. На белой наклейке старательно написано крупным почерком: «А. Лобанов. Локатор повреждений. Начато 28 октября».
Это была дата его размолвки с Одинцовым.
Положив перед Борисовым схему, Андрей, мрачно сдвинув брови, начал раскрывать свой замысел. Незаметно он увлекся, морщины его разгладились. Впервые произносил он вслух сокровенные, еще не привычные языку мысли.
Борисов смотрел на большие пылающие уши Лобанова, и ему было приятно, что этот человек, перед которым он тайно робеет, тоже волнуется и переживает.
Под натиском сердито-страстного, восторженного потока его смелых замыслов Борисов, казалось, отступил. На какое-то мгновение в глубокой синеве его глаз вспыхнуло веселой догадкой: «Давай, давай! Вот, оказывается, на что тебя можно зацепить». Лобанов, увлеченный своим рассказом, ничего не заметил.
– Ведь это чертовски интересно! А как важно! – восклицал Лобанов, вопросительно улыбаясь и ища ответной улыбки. Было неожиданно, трогательно видеть, как Лобанов, волнуясь, ждет ответа. Это продолжалось какую-то секунду; тотчас, словно устыдясь своего волнения, он сердито сказал: – Такой вот я хотел сотворить локатор, товарищ Борисов. На ваши благословенные порядки я не покушался. Я искал себе соратников, да, видно, зря. С такими инженерами, как у вас, ничего не выйдет. Это вам не приборы ремонтировать.
Борисов поднял голову от листков и тоже пренебрежительно усмехнулся:
– Сматываете удочки?
Андрей поставил на пустую папку свой огромный кулак.
– Э-э, нет, товарищ Борисов, не на такого напали. Уйдут те, кто не захочет со мной работать.
– Кого вы имеете в виду?
– А всех, начиная с Кривицкого, – сказал Андрей. – Да хотя бы и вас.
– Ого!.. – Борисов вдруг успокоился. Что-то веселое, колючее блеснуло в его глазах. – Насчет меня не выйдет. Меня этот прибор, кажется, интересует. Вот автор… меня не совсем устраивает. Послушайте, Андрей Николаевич, а переносный локатор можно сделать? – спросил он.
– Еще не ясно, – буркнул Андрей.
Он помолчал, сбившись с мысли. «Вот типичный потребитель. Еще схемы толком не знаем, а он о размерах беспокоится». Но та минута, когда он почувствовал интерес Борисова к локатору, не прошла бесследно. Борисов был первый посторонний человек, которому он показал свою схему. Андрея тянуло поговорить о деталях, и, сохраняя вызывающую интонацию, он спросил не без скрытого волнения:
– Вы же не только партийный руководитель, вы еще инженер. Почему прибор вас, «кажется, интересует»? Вам что, принцип действия непонятен?