Сочинения. Том 2
Шрифт:
Данных, касающихся положения обрабатывающей промышленности, деталей об экономическом состоянии рабочего класса в 1789–1791 гг., напротив, чрезвычайно мало, и они, за редкими исключениями, мало показательны и мало характерны. Напротив, для 1792–1799 гг. сохранилось больше данных, имеющих отношение к чисто экономическим вопросам: о судьбах обрабатывающей промышленности при максимуме и после максимума, об экономических последствиях максимума для рабочего класса, о безработице при Директории; данных же, касающихся тех или иных проявлений рабочего движения, очень мало, а фактов, говорящих, в частности, о политическом настроении рабочих, и того меньше.
Почему наблюдается такая разница? — 1) В 1790–1791 гг. общее состояние промышленности более благоприятствовало какому бы то ни было профессиональному движению рабочих, чем 1792–1799 гг., время прогрессирующей безработицы, падения производства из-за недостатка сырья и сокращения сбыта. Поэтому особенная скудость известий о проявлениях рабочего движения в 1792–1799 гг. может быть объяснена вовсе не только случайной утратой документов [1] . 2)
1
Если случай и повредил, то прежде всего в том отношении, что в 1871 г. сгорели почти целиком протоколы заседаний секций, где могли быть данные, характеризующие политические тенденции рабочих в 1792–1794 гг.
Относительно же 1792–1799 гг. дело обстоит в смысле сохранения документов этого рода несколько лучше: сохранились бумаги комитета общественного спасения, много бумаг комитета земледелия и искусств, сохранилась переписка «бюро максимума» и т. п. Может быть, и тут действовали тоже не только случайная пропажа документов в первом случае и случайно лучшее сохранение их в другом; ведь именно в 1792–1799 гг., когда положение промышленности сильно ухудшилось сравнительно с 1789–1791 гг. (по единогласным утверждениям дошедших до нас документов), всевозможные петиции, жалобы, мольбы о вспомоществовании и так далее со стороны хозяев, а отчасти и рабочих должны были в особенно большом количестве присылаться местным и центральным властям, а потому и сохраниться их могло относительно большее количество.
Как бы там ни было, это отличие — факт, с которым исследователь должен считаться, как с vis major. Я отмечаю это здесь именно потому, что совершенно несправедлив был бы упрек в неравномерности распределения материала, в невыдержанности масштаба в обеих частях предлагаемой работы: я брал все относящееся к теме, что только мне удалось найти в архивах, и, конечно, должен был считаться с тем, что в характере материалов, легших в основу первой части, есть известное отличие от характера материалов, на основе которых строилась вторая часть. (Не говорю уже о том, что две первые главы второй части, которые поясняют, что нужно понимать под словами рабочие французской провинции, по существу дела являются характеристикой промышленности, обрисовкой фона экономической жизни, без которого непонятна была бы вся история рабочего класса французской провинции при революции.) Впрочем, так как отличие в характере документов для первого и для второго периодов лишь относительное, то и первая часть моей работы не вышла исключительно «социальной», а вторая не вышла исключительно «экономической» историей рабочего класса.
Работа, для которой я начал собирать материалы восемь лет тому назад, оказалась гораздо сложнее и труднее, нежели я думал, именно вследствие почти полной неразработанности не только вопроса о рабочих, но и общего вопроса о французской обрабатывающей промышленности в конце XVIII столетия; эта работа затруднялась и скудостью источников, разбросанностью документов, отсутствием, за редкими, единичными исключениями, инвентарей революционной эпохи, сколько-нибудь пригодных для поисков.
Долг благодарности заставляет меня помянуть здесь тех, которые, не щадя своего времени и труда, старались облегчить мне поиски в архивных лабиринтах. Особенно я обязан главному инспектору французских архивов г. Camille Bloch’y, который, не довольствуясь тем, что дал мне ряд ценных указаний относительно Национального архива, а также и архива департамента Луарэ (где он начинал свою службу), предоставил еще в мое распоряжение принадлежащую ему лично рукописную копию не изданных, к сожалению, до сих пор мемуаров Ballainvilliers, последнего интенданта Лангедока. Большую помощь оказал мне и г. Charles Schmidt, один из заведующих Национальным архивом, который сообщил мне ряд номеров тех картонов, где находятся документы, еще ни в каком инвентаре не обозначенные (преимущественно из серии F12, для описи которой производятся администрацией архива еще только подготовительные работы).
Такую же любезность встретил я и в обоих архивах в Марселе: в архиве департамента Устьев Роны, в лице г. Busquet, управляющего этим архивом, и его помощника г. Riboulet, и в муниципальном архиве города Марселя, в лице архивариусов гг. Mabilly и Gourbin’a. Очень ценны были услуги г. Descamps, архивариуса департамента Жиронды (в Бордо), и г. J. Ducann`es-Duval, управляющего муниципальным архивом города Бордо (замечу кстати, что это единственный из городских архивов, обладающий обстоятельным инвентарем документов революционной эпохи).
Весьма предупредительны были заведующий архивом департамента Роны (в Лионе) г. Guiges и его помощник г. Jobelin, помощник архивариуса департамента Соммы (в Амьене) г. Tilloy, помощник архивариуса департамента Нижней Сены (в
Должен прибавить, что г. Камиллу Блоку я признателен еще и за то, что он, несмотря на обременяющие его обязанности — по высшему надзору за всеми архивами Франции, — вызвался редактировать французский перевод моей книжки «L’industrie dans les campagnes en France `a la fin de l’ancien r'egime» (Paris, 1910), a г. Шмидту за чтение корректур этой работы, куда вошла главным образом первая глава предлагаемой второй части книги «Рабочий класс во Франции в эпоху революции». Тот же г. Шмидт редактировал также перевод главы из первой части моей книги, помещенный в журнале «R'evolution francaise» (1909, № 4–5) под заглавием «La classe ouvri`ere et le parti contre-r'evolutionnaire sous la Constituante».
Ho есть люди, которым я обязан больше, нежели хранителям архивных сокровищ, облегчившим мне собирание материалов: я говорю о некоторых из русских ученых, создавших совершенно определенную традицию в области разработки экономической истории конца XVIII столетия. Значение русской школы признают и Жорес, и Олар, и Henri S'ee, и другие современные французские историки, и мне нечего тут распространяться об этом хорошо известном предмете. Вспоминая в хронологическом порядке русские работы, мы видим, что труды Кареева, Лучицкого, Максима Ковалевского, Ону, Ардашева целиком или частично выходили на французском языке, существенно влияя и на постановку вопросов и нередко на их разрешение. Но, повторяю, не общая оценка научного значения русской школы меня тут занимает. Мне хочется указать лишь на то непосредственное влияние, которое имели на меня некоторые представители этой школы. В Киевский университет я поступил как раз тогда, когда И. В. Лучицкий начал свои создавшие эпоху в науке архивные работы по истории крестьянского землевладения и продажи национальных имуществ при революции. Я живо помню его лекции, на которых он беспощадно разрушал установившиеся взгляды и не переставал повторять, что не в наказах и не у Артура Юнга, а в архивных картонах нужно искать отправной пункт для исследования экономической истории Франции, несмотря на все значение и наказов, и Артура Юнга, и других свидетельств современников; живо помню и огромное впечатление, которое эти лекции на нас производили: они возбуждали энергию к работе и вместе с тем ставили ряд вопросов, которые должны были дать точку приложения для этой энергии. (Отмечу, к слову, что во Франции влияние Лучицкого явственно отразилось на Henri S'ee, Bloch’e, Boissonnade).
Во время практических занятий, затем во время долгих бесед, которые он со мной вел и до, и после оставления моего при университете, Иван Васильевич не только указывал мне на архив как на хранилище почти нетронутых, драгоценных показаний, но и прибавлял, что, как ни мало разработана история французского крестьянства при революции, есть тема, еще менее подвергавшаяся специальному исследованию: история рабочего класса в тот же период, та история, относительно которой наказы хранят почти полное молчание.
Я знал, что опять-таки именно русские историки, хоть и не делали этой темы предметом специальных работ, успели бросить некоторые замечания, которые могли возбудить научную любознательность. Я знал, что еще в 1879 г. (т. е. в те времена, когда, кроме Токвиля, Тэна и еще полдесятка ученых, трудно было назвать историков, обращавшихся к архивам при работе над концом XVIII в.) Н. И. Кареев в своей книге «Крестьяне в последней четверти XVIII в.», книге, основанной в значительной степени именно на архивном материале, обратил внимание на распространенность промышленного труда в деревнях, лежащих близ Труа; я знал, что в своей замечательной работе «Крестьянское землевладение накануне революции» И. В. Лучицкий указал на существование индустриальной деятельности в некоторых округах Лимузэна и упомянул об изданных Дювалом, архивариусом департамента l’Orne, ответах приходов алансонской g'en'eralit'e местному провинциальному собранию (в 1788 г.), причем в эти ответах нашел свидетельство о распространении промышленного труда в названной области; наконец, книга М. М. Ковалевского «Происхождение современной демократии» (т. I, ч. III), напоминавшая показание Клико-Блерваша о промышленном труде в деревне, дала, кроме того, несмотря на обширность общей темы, несколько важных и интересных страниц, касающихся специально рабочих в начале революции. Все эти русские авторы, уже вследствие самих тем, которые их занимали, и не могли, и не хотели задерживаться на вопросе о промышленном труде в дореволюционной или революционной Франции; но то, что они и в этом отношении дали, произвело лично на меня большее впечатление, возбудило в большей степени мое любопытство, нежели, например, верные по существу, но афористичные по форме и лишь слегка иллюстрированные примерами утверждения Жореса (в «La Constituante», стр. 70–71) о машинах, о домашней промышленности [2] и т. п. (Впрочем, книга Жореса и вышла в свет уже после названных трудов русских ученых).
2
Автор иной раз, впрочем, сам себе противоречит; так, например, на стр. 71 читаем:… nous ne sommes encore, en 1789, que dans la p'eriode pr'eparatoire du machinisme; a на стр. 67:… il y avait d'ej`a de grandes manufactures qui annoncaient la grande concentration industrielle de notre si`ecle; les inventions m'ecaniques se multipliaient et de puissants capitaux commencaient `a ^etre engag'es dans l’outillage (о французской литературе вопроса вообще см. введение).