Сочинения. В 2-х томах

Клюев Николай Алексеевич

V

Октябрьские рассветки и сумерки

Октябрьские рассветки и сумерки С ледовитым гайтаном зари, Бог предзимний, пушистый Ай-кюмерки, Запевает над чумом: фью-ри. Хорошо в теплых пимах и малице Слышать мысль — горностая в силке; Не ужиться с веснянкой-комарницей Эскимосской, пустынной тоске. Мир — не чум, не лосиное пастбище, Есть Москва — золотая башка; Ледяное полярное кладбище Зацветет голубей василька. Лев грядет. От мамонтовых залежей Тянет жвачкой, молочным теплом, Кашалоты резвятся, и плеск моржей, Как тальянка помора «в ночном». На поморские мхи олениха-молва Ронит шерсть и чешуйки с рогов… Глядь, к тресковому чуму, примчалась Москва Табунами газетных листов! Скрежет биржи, Словаки и пушечный рык, Перед сполохом красным трепещут враги, Но в душе осетром плещет Ленина лик, Множа строки — морские круги.

VI

Стада носорогов в глухом Заонежьи,

Стада

носорогов в глухом Заонежьи, Бизоний телок в ярославском хлеву… Я вижу деревни седые, медвежьи, Где Скрябин расставил силки на молву. Бесценна добыча: лебяжьи отлеты, Мереж осетровых звенящая рябь. Зурна с тамбурином вселились в ворота, Чтоб множились плеск и воздушная хлябь. Удойны коровы, в кокосовых кринках Живет Парсифаля молочная бель. К Пришествию Льва василек и коринка Осыпали цвет — луговую постель. У пудожской печи хлопочет феллашка, И в красном углу медноликий Будда. Люба австралийцу московка-фуражка: То близится Лев — голубая звезда. В желтухе Царь-град, в огневице Калуга, Покинули Кремль Гермоген и Филипп, Чтоб тигровым солнцам лопарского юга Сердца врачевать и молебственный хрип. К Кронштадтскому молу причалили струги, — То Разин бурунный с персидской красой… Отмерили год циферблатные круги, Как Лев обручился с родимой землей. Сегодня крестины. — Приплод солнцеглавый У мамки-Истории спит на руках. Спеваются горы для ленинской славы, И грохот обвала роится в стихах.

VII

Нора лебединого отлета,

Нора лебединого отлета, Киноварно-брусничные дни, В краснолесьи рысья охота, И у лыж обнова — ремни. В чуме гарь, сладимость морошки, Смоляной канатной пеньки, На гусином сале лепешки Из оленьей костной муки. Сны о шхуне, песне матросов Про «последний решительный бой», У пингвинных, лысых утесов Собирались певцы гурьбой. Океану махали флагом, (По-лопарски флаг — «юйнаши») Косолапым пингвинам и гагам Примерещился Нил, камыши. От Великого Сфинкса к тундре Докатилась волна лучей, И на полюсе сосны Умбрий Приютили красных грачей. От Печоры слоновье стадо Потянулось на водопой… В очаге допели цикады, Обернулася сказка мглой. Дымен чум и пустынны дюны, Только, знак брусничной поры — На скале задремали руны: Люди с Естью, Наш, Иже, Еры.

VIII

Октябрь — месяц просини, листопада,

Октябрь — месяц просини, листопада, Тресковой солки и рябиновых бус. Беломорское, Камское сердце-громада — Всенародная руга — малиновый кус. Кус принесен тебе, ягелей володыка, Ледовитой зари краснозубый телок; Над тобой кашалот чертит ластами Ни-Ка, За ресницей моржи вскипятили белок. Ты последыш медвежий, росток китобойца, (Есть в сутулости плеч недолет гарпуна, За жилетной морщинкой просветы оконца, Где стада оленят сторожит Глубина). Ленин — тундровой Руси горячая печень, Золотые молоки, жестокий крестец, Будь трикраты здоров и трикраты же вечен, Как сомовья уха, как песцовый выжлец! Эскимосскую кличку запомнит гагара; На заре океан плещет «Ленин» скалам, Лебединая матка, драчлива и яра, Очарована плеском, гогочет: «он-сам». Жизни ухо подслушало «Люди» и «Енин». В этот миг я сохатую матку доил, — Вижу кровь в молоке, и подойник мой пенен, — Так рождается Слово — биение жил. Так рождается Слово. И пуля в лопатке — Двоеточье в строке, вестовые Конца… Осыпайся, Октябрь, и в тресковые кадки Брызни кровью стиха — голубого песца.

IX. ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ

Я построил воздушный корабль, Где на парусе Огненный лик. Слышу гомон отлетных цапль, [2] Лебединый хрустальный крик. По кошачьи белый медведь, Слюня лапу, моет скулу… Стихотворная, трубная медь Оглашает журнальную мглу. Я под Смольным стихами трубил, Но рубиново-красный солдат Белой нежности чайку убил Пулеметно-суровым «назад». Половецкий привратный костер, Как в степи, озарял часовых. Здесь презрен ягелевый узор, Глубь строки и капель запятых. С книжной выручки Бедный Демьян Подавился кумачным хи-хи… Уплывает в родимый туман Мой корабль — буревые стихи. Только с паруса Ленина лик С укоризной на Смольный глядит, Где брошюрное море на миг Потревожил поэзии кит.

2

Моя вольность (примечание автора).

X. ПОСОЛ ОТ МЕДВЕДЯ

Я — посол от медведя К пурпурно-горящему Льву; Малиновой китежской медью Скупаю родную молву. Китеж, Тайна, Финифтяный рай, И меж них ураганное слово: Ленин — кедрово-таежный май, Где и солнце, как воин, сурово. Это слово кровями купить, Чтоб оно обернулось павлином… Я —

посол от медведя, он хочет любить, Стать со Львом песнозвучьем единым.

1918–1919.

289. МЕДНЫЙ КИТ

Объявится Арахлин-град, Украшенный ясписом и сардисом, Станет подорожник кипарисом, И кукуший лен обернется в сад. Братья, это наша крестьянская красная культура, Где звукоангелы сопостники людских пабедок и просонок! Карнаухий кот мудрей, чем Лемура, И мозг Эдиссона унавозил в веках поросенок. Бодожёк Каргопольского Бегуна — коромысло весов вселенной, И бабкино веретено сучит бороду самого Бога. Кто беременен соломой, — родит сено, Чтоб не пустовали ясли Мира — Великого Единорога. Чтобы мерна была жвачка Гималайнозубых полушарий, (Она живет в очапе и в ткацком донце.) Много на Руси уездных Татарии От тоски, что нельзя опохмелиться солнцем. Что луну не запечь, как палтосу, в тесто, И Тихий океан не влить в самовар. Не величайте революцию невестой, Она только сваха, принесшая дар — В кумачном платочке яичко и свечка, (Газеты пищат, что грядет Пролеткульт.) Изба — Карфаген, арсеналы же — печка, По зорким печуркам не счесть катапульт. Спешите, враги — легионы чернильниц, Горбатых вопросов, поджарых тире, Развеяться прахом у пахотных крылец, Где Радужный Всадник и конь в серебре! Где тропка лапотная — план мирозданья, Зарубки ступеней — укрепы земли, Там в бухтах сосновых от бурь и скитанья Укрылись родной красоты корабли. Вон песни баркас — пламенеющий парус, Ладья поговорок, расшива былин… Увы! Оборвался Дивеевский гарус, Увял Серафима Саровского крин. На дух мироварниц не выйдет Топтыгин, Не выловит чайка леща на уху… Я верю вам, братья Есенин, Чапыгин, — Трущобным рассказам и ветру-стиху: Инония-град, Белый скит — не Почаев, Они — наши уды, Почаев же — трость. Вписать в житие Аввакумов, Мамаев, Чтоб Бог не забыл черносошную кость. И вспомнил Вселюбящий, снял семь печатей С громовых страниц, с ураганных миней, И Спас Ярославский на солнечном плате Развеял браду смертоноснее змей: — Скуратовы очи, татарские скулы, Путина к Царьграду — лукавый пробор… О горе! В потире ныряют акулы, Тела пожирая и жертвенный сор. Всепетая Матерь сбежала с иконы, Чтоб вьюгой на Марсовом поле рыдать И с Псковскою Ольгой, за желтые боны, Усатым мадьярам себя продавать. О горе, Микола и светлый Егорий С поличным попались: отмычка и нож… Смердят облака, прокаженные зори — На Божьей косице стоногая вошь. И вошь — наша гибель. Завшивело солнце, И яростно чешет затылок луна. Рубите ж Судьбину на баню с оконцем, За ним присносущных небес глубина! Глядите в глубинность, там рощи-смарагды, Из ясписа даль, избяные коньки, — То новая Русь — совладелица ада, Где скованы дьявол и Ангел Тоски. Вперяйтесь в глубинность, там нищие в бармах И с девушкой пляшет Кумачневый Спас. Не в книгах дозреет, а в Красных Казармах Адамотворящий, космический час. Погибла Россия — с опарой макитра, Черница-Калуга, перинный Устюг! И новый Рублев, океаны — палитра, Над Ликом возводит стоярусный круг — То символы тверди плененной и сотой (Девятое небо пошло на плакат), По горним проселкам, крылатою ротой Спешат серафимы в Святой Петроград. На Марсовом Поле сегодня обедня На тысяче красных, живых просфорах, Матросская песня канонов победней, И брезжат лампадки в рабочих штыках. Матросы, матросы, матросы, матросы — Соленое слово, в нем глубь и коралл; Мы родим моря, золотые утесы, Где гаги — слова для ловцов — Калевал. Прости, Кострома в душегрейке шептухи! За бурей «прости» словно саван шуршит. Нас вывезет к солнцу во Славе и Духе Наядообразный, пылающий кит.

ВАРИАНТЫ, РАЗНОЧТЕНИЯ, ПРИМЕЧАНИЯ

В 1954 году, в издательстве имени Чехова, в Нью Йорке, вышло под ред. Бориса Филиппова «Полное собрание сочинений» Николая Клюева в двух томах. Названо «полным» оно было издательством, хотя сам редактор указывал на неполноту этого собрания — в предисловии к первому тому. Но, конечно, это было наиболее полное собрание произведений Клюева из всех, к тому времени вышедших: оно включало в себя и впервые в нем опубликованную поэму «Погорельщина», и много стихотворений, не входивших ни в один из сборников Клюева. Был и еще один изъян в чеховском собрании произведений Клюева: редакторы издательства исключили несколько строк Клюева — по соображениям моральным.

Никак нельзя утверждать, что это наше издание представляет полное собрание произведений поэта: нами не разыскано несколько его стихотворений, опубликованных в редких и недоступных нам сборниках и газетах, едва ли можно считать, что исчерпаны все возможности для нахождения и еще никогда неопубликованных стихов и прозаических вещей Клюева. Найдено, главным образом г. Гордоном Мак-Вэем, много, может быть, все, что находится в литературных архивах Москвы и Ленинграда. Но многое может еще быть найдено в частных литературных собраниях, многое еще может быть обнаружено в провинциальных архивах.

Во всяком случае, наше собрание произведений поэта возросло, по сравнению с «полным собранием сочинений», почти в полтора раза. За пятнадцать лет, прошедших со времени выхода чеховского издания, возросло и количество книг, статей, заметок о Клюеве. Библиография публикаций Клюева и литературы о нем также чрезвычайно выросла по сравнению с чеховским изданием. Изменилось многое и в части биографических данных о поэте: опубликован ряд воспоминаний, документов, писем. Все это заставило основательно переработать и дополнить наши «Материалы к биографии» Клюева, в частности, и внести в них большинство тех выдержек из рецензий о его книгах, которые в издании 1954 года были включены в примечания к отдельным книгам (разделам нашего собрания сочинений). В настоящем собрании произведений поэта в примечаниях даются только цитаты из рецензий, не помещенных в «Материалах», или другие цитаты из тех же рецензий и статей, не те, что включены в «Материалы».