Сочинения

де Бальзак Оноре

Прошло минут десять, и другой молодой человек, беседовавший с Тюилье перед приходом помощника прокурора, возвысил голос и завязал бурный политический спор, заставив юного представителя судебного ведомства последовать его примеру и принять оживленное участие в дискуссии. Речь шла о голосовании, в результате которого палата депутатов добилась отставки правительства 12 мая, отказавшись утвердить дотацию для герцога Немурского.

– Конечно же, я далек от того, чтобы поддерживать правительственную политику, – говорил молодой человек, – я далек от того, чтобы одобрять приход буржуазии к власти. У буржуазии не больше прав представлять все государство, чем было в свое время у аристократии. Но, так или иначе, французская буржуазия взяла на себя обязанность

основать новую династию, новую королевскую власть для самой себя, – и вот как ныне она с нею обращается! Когда народ позволил Наполеону возвыситься, то сотворил из него нечто великолепное, монументальное, он гордился величием Наполеона и великодушно отдавал свою кровь и свои силы, чтобы воздвигнуть здание Империи. В сравнении с великолепием аристократического трона и пурпурной императорской мантии, в сравнении с грандами и народом буржуазия выглядит особенно мелкой; она низводит власть до своего уровня, вместо того, чтобы попытаться самой возвыситься до уровня этой власти. Привыкнув к грошовой экономии в своих лавках, она предписывает ее своим королям и властителям. Но ведь то, что может почитаться добродетелью в торговле, оборачивается ошибкой и даже преступлением в высшей политике. Я бы очень многого хотел для народа, но не стал бы урез'aть на десять миллионов цивильный лист. Буржуазия, которая стала ныне во Франции почти всем, обязана даровать счастье народу, окружить короля блеском, пусть даже без излишней роскоши, уничтожить привилегии, не унижая величия страны.

Отец Оливье Винэ был одним из руководящих деятелей правительственной коалиции: однако мантия хранителя печати, о которой он давно мечтал, все еще оказывалась для него недостижимой. Вот почему молодой помощник прокурора не знал, что ответить; в конце концов он решил в какой-то мере согласиться с собеседником.

– Вы правы, сударь, – заявил Винэ. – Однако, прежде чем щеголять, буржуазия должна выполнить свои обязанности перед Францией. Да, сначала обязанности, а уж затем роскошь, о которой вы толкуете. То, что вам кажется столь достойным упрека, в настоящее время просто необходимо. Палата депутатов не играет должной роли в делах, министры служат не столько Франции, сколько короне, и парламент пожелал, чтобы французское правительство, по примеру Англии, стало его орудием на деле, а не на словах. В тот день, когда правительство станет действовать самостоятельно и будет представлять в качестве исполнительной власти Палату депутатов, подобно тому, как сама Палата представляет страну, парламент начнет весьма либерально относиться к короне. В этом суть вопроса, я просто излагаю ее, не высказывая собственного мнения, ибо занимаемый мною пост обязывает меня сохранять в области политики полную верность короне.

– Речь идет не только о политике, – возразил молодой человек, чье произношение выдавало уроженца Прованса, – надо сказать, что буржуазия вообще дурно поняла свою миссию: мы нередко встречаем генеральных прокуроров, председателей суда, пэров Франции в омнибусах, судьи живут на свое жалованье, префекты не имеют состояний, министры погрязли в долгах. Между тем, получая все эти места, буржуазия должна была бы окружать их почетом, подобно тому, как это некогда делала аристократия; должностным лицам следовало бы не сколачивать себе состояния, как это выявилось во время недавних скандальных процессов, а тратить собственные доходы ради лучшего отправления обязанностей…

«Кто этот молодой человек? – спрашивал себя Оливье Винэ, – может быть, родственник хозяина дома? Кардо следовало бы прийти сюда в первый раз вместе со мною».

– Кто этот юноша? – в свою очередь, спросил Минар у господина Барбе. – Я уже не в первый раз вижу его здесь.

– Жилец, – ответил Метивье, сдавая карты.

– Адвокат, – прибавил вполголоса Барбе. – Он занимает небольшую квартирку на четвертом этаже, с окнами на улицу… О, человек малозначительный и совершенно без средств.

– Как зовут этого молодого человека? – осведомился Оливье Винэ у г-на Тюилье.

–

Теодоз де ла Перад, он не так давно стал адвокатом, – прошептал Тюилье на ухо помощнику прокурора.

В эту минуту женщины, которые, как и мужчины, внимательно смотрели на молодых людей, переглянулись, и г-жа Минар, не удержавшись, сказала Кольвилю:

– Как он хорош собой, этот юноша.

– Я составил анаграмму, – ответил отец Селесты. – Его имя и фамилия – ведь полностью его зовут Шарль-Мари-Теодоз де ла Перад – предрекают следующее: «Ишь, мародер! Зол и делает парад!»Так что, милая моя госпожа Минар, остерегитесь выдавать за него свою дочь.

– Вот молодой человек, которого находят более красивым, чем мой сын, – сказала г-жа Фельон г-же Кольвиль. – Что вы по этому поводу думаете?

– О, что касается внешности двух этих молодых людей, то тут женщина заколебалась бы, прежде чем сделать выбор, – ответила г-жа Кольвиль.

В эту минуту молодой Винэ, окинув взглядом гостиную, в которой собралось столько мелких буржуа, счел, что поступит очень тонко, если начнет превозносить буржуазию; он подхватил слова молодого адвоката из Прованса и принялся утверждать, будто люди, облеченные доверием правительства, должны подражать королю, чья роскошь оставила далеко позади роскошь прежних монархов; не удовольствовавшись этим, Винэ заявил, что делать сбережения из получаемого жалованья просто глупо, к тому же это даже невозможно, особенно в Париже, где жизнь вздорожала чуть ли не в три раза, где судейскому чиновнику, к примеру, приходится платить за свою квартиру тысячу экю!..

– Отец, – сказал он в заключение, – дает мне ежегодно тысячу экю, и этих денег вместе с моим жалованьем едва хватает на то, чтобы жить сообразно занимаемому мною положению.

Когда помощник прокурора вступил на зыбкую стезю, к которой его так ловко подвел собеседник, коварный провансалец незаметно обменялся взглядом с Дютоком, дожидавшимся своей очереди войти в карточную игру.

– В Париже отмечается такая острая нужда в должностях, – заметил письмоводитель, – что поговаривают о создании двух мировых судов в каждом округе с тем, чтобы открыть еще двенадцать канцелярий… Как будто можно посягнуть на наши права, на эти места, за которые платят поистине бешеные деньги!

– Я еще не имел удовольствия слышать ваши речи во Дворце Правосудия, – обратился помощник прокурора к г-ну де ла Пераду.

– Я адвокат бедняков и выступаю лишь в мировом суде, – ответил провансалец.

Слушая рассуждения молодого судейского чиновника о том, что должностным лицам следует проживать свои доходы, мадемуазель Тюилье приняла чопорный вид, значение которого было хорошо известно и молодому провансальцу и Дютоку. Винэ-младший покинул салон вместе с Минаром и Жюльеном-адвокатом; таким образом, поле битвы возле камина осталось за молодым де ла Перадом и Дютоком.

– Чиновная буржуазия, – заявил Дюток, обращаясь к Тюилье, – начинает вести себя так, как некогда вела себя аристократия. Дворяне норовили жениться на дочерях из богатых семейств, чтобы таким способом унаваживать свои земли, нынешние выскочки охотятся за приданым, чтобы подправить свои дела.

– Именно это господин Тюилье говорил мне нынче утром, – дерзко заявил провансалец.

– Винэ-старший женился на некоей барышне де Шаржбеф, – продолжал Дюток, – от нее-то он и понабрался дворянских привычек. Ему во что бы то ни стало нужно состояние, жена его живет на княжескую ногу.

– Ну, лишите этих людей должностей, – сказал Тюилье, который, как истый буржуа, завидовал своим ближним, – и они быстро окажутся на мели…

Мадемуазель Тюилье вязала с такой молниеносной быстротой, что казалось, будто работает паровая машина.

– Ваш черед, господин Дюток, – заявила г-жа Минар, вставая. – У меня ноги застыли, – прибавила она, направляясь к камину.

При этом золотые побрякушки на ее тюрбане засверкали, как бенгальские огни при бликах свечей «звезда», которыми тщетно пытались осветить огромную гостиную.