Сочинения

Брюсов Валерий Яковлевич

24 июля 1910

Белкино

Рабы

Нас было много. Мы покорно Свершали свой вседневный труд: Мели осенний сад; упорно От ила очищали пруд; Срезали сучья у оливы; Кропили пыльные цветы; За всем следили, терпеливы, От темноты до темноты! Ах, мы одной горели жаждой, Чтоб в час, когда с террасы в сад Сойдет она, – листочек каждый Был зелен, был красив, был рад! И вот, дрожа, ложились тени, Склонялось солнце, все в огнях, — Тогда на белые ступени, Со стеблем лилии в руках, Она сходила… Боги! Боги! Как мир пред ней казался груб! Как были царственны и строги Черты ее сомкнутых губ! Походкой медленной

и стройной Среди кустов, среди олив, — Богиня некая! – спокойно Она скользила, взгляд склонив… И, медленно достигнув пруда, На низкой мраморной скамье Садилась там, земное чудо, В каком-то дивном забытье… А мы, безумные, как воры Таясь, меж спутанных ветвей, В ее лицо вонзали взоры, Дыша, как дикий сонм зверей… Рождался месяц… Тихо, плавно Она вставала, шла домой… И билось сердце своенравно У всех, у всех – одной мечтой! Но что свершилось? – Кто сказал нам, Что выбран был один из нас? Кто, кто Сеида показал нам Вдвоем с царицей в темный час? Он весь дрожал, он был в испуге, И был безумен черный лик, — Но вдруг со стоном, как к подруге, К царице юный раб приник. Свершилось! Больше нет исхода, — Она и он обречены! Мы знаем: смерть стоит у входа, Таясь за выступом стены. Покорно мы откроем двери, Дадим войти ей в тихий сад И будем ждать в кустах, как звери, Когда опять блеснет закат. Зажгутся облачные змеи, Сплетутся в рдяно-алый клуб… И рухнет на песок аллеи С царицей рядом черный труп!

6 декабря 1910

* * *

Желанье, ужасу подобное, Меня опять влечет к стихам… И снова, как на место лобное, Вхожу в мой озаренный храм. Покрыта грудь святыми ризами, Чело под жреческим венцом, И фимиам волнами сизыми Клубится медленно кругом. Входите! это – час служения, Зажжен огонь, дверь отперта. Мои заветные моления, Не дрогнув, повторят уста. Блаженны все, молчать умевшие, Сокрывшие священный стих, Сознаньем пламенным презревшие Вопль современников своих! Они в блаженном одиночестве Проникли в таинства души; Приняв великие пророчества, Твердили их в глухой тиши; Они глубины тайн изведали, До дна испили свой восторг, И вдохновенных грез не предали На поруганье и на торг! Но поздно! Жизнь моя расславлена, Воздвигнут храм, дверь отперта… Входите! Будет людям явлена Моя запретная мечта.

5–6 октября 1909 – 6 декабря 1910

* * *

Не так же ль годы, годы прежде Бродил я на закате дня, Не так же ль ветер, слабый, нежный, Предупреждал, шумя, меня. Но той же радостной надежде Душа, как прежде, предана, И страстью буйной и мятежной, Как прежде, все живет она! Ловлю, как прежде, шорох каждый Вечерних листьев, дум своих, Ищу восторгов и печали, Бесшумных грез певучий стих. И жажды, ненасытной жажды Еще мой дух не утолил, И хочет он к безвестной дали Стремиться до последних сил.

<1910>

* * *

С пестрым мешком за плечами татарин, В чуйке облезлой веселый мужик, С дымной сигарой задумчивый барин, Барышня в синем – бессмысленный лик. После гигантских домов – два забора, «Фиалки, фиалки!» – «Шнурки, гуталин!» Быстро отдернулась белая штора: Девочка с кудрями в раме гардин… Шумно вдоль мокрых бегут тротуаров, Детям на радость, живые ручьи, В думах, как зарево дальних пожаров, Светят прошедшие весны мои.

21 февраля 1911

* * *

За вечера видений вот расплата!

Книга раздумий

Душа томится надеждой тщетной Вернуть былую, святую мощь… Как всё поблекло – так незаметно! — Как бледно небо и зелень рощ! Дрожит вершина родной березы, Вот трясогузка трясет хвостом… Я помню смутно живые грезы И счастье жизни в глухом былом… Бежал бы прежде я в это поле, Я пил бы запах медвяных трав… Но

чую в теле, но чую в воле Гнет беспощадный земных отрав. Ах, слишком много я жаждал видеть, Искал видений, волшебных снов, Умел любить я, смел ненавидеть… И стали страсти – как груз оков! В листву березы бьет солнце ярко, И птицы громко кричат «чьи-чьи»! О, свод небесный! победы арка! Войду ль в оковах в врата твои!

25 мая 1911

* * *

Я видел много городов, И малых и больших, Я слышал сонмы голосов, Гудящих в стенах их. Я видел склоны грозных гор, Ширь радостных морей, Я знал восторг, я знал позор, Все омуты страстей. Что ж мне осталось в мире сем? Он предо мной – как склеп. Я песни пел, – и вот я нем, Я видел огнь, – и слеп!. Я помню: ненависть, любовь, Молитвы, ужас, бред… Ужели начинать мне вновь Весь круг былых побед? Где новый Дант? другой Шекспир? Невиданный закат? Я до конца прошел весь мир, И нет путей назад!

1 августа 1911

* * *

Озими зеленые, оголенный лес, Небо серо-синее, мертвые цветы, Станции заброшенной сумрачный навес, И в мечтах задумчивых – маленькая ты. Милый мой воробушек! ты клюешь подсолнух, Прыгаешь доверчиво, смело предо мной; Оба мы купаемся в предосенних волнах: Ты с своей заботою, я с своей мечтой. Пусть, бросая в воздух бело-серый дым, Мимо нас стремительно мчатся поезда, — Мы живем мгновением, кратким и одним, Мы мгновеньем счастливы, нынче, как всегда. Осень пусть кончается; взвеют вихрем вьюги Белый снег над яркостью поздних озимей, Будут мертвы бороны, будут мертвы плуги. Ты зиме доверишься, я – мечте моей. Прыгает воробушек, облака ползут, Лес стоит безжизненный над простором нив, Хорошо довериться быстрым снам минут, Чувствовать, что в вечность я влюблен и жив.

4 октября 1911

* * *

Так повелел всесильный Демиург, Чтоб были люди ремеслом различны. Тот – плотник, тот – купец, тот – драматург, Те – камни класть, те – суд вести привычны. Но ты – ты выбрал жребий необычный: Художник ты, и также ты хирург! Ты лечишь люд, и сельский и столичный, И пишешь нам блеск дня и темень пург. Так ты творца провел лукаво за нос, Нарушив, им назначенный, устав: Ты – разен, как Протей, двулик, как Янус! Прими же от меня, средь разных слав, И мой сонет, что преломил, как в призме, Недавний спор о материализме.

23 декабря 1911

* * *

Двадцать лет назад ты умерла. Как же нынче снова ты пришла В тихом сне, ко мне, – с лицом печальным, С тихим голосом, как будто дальним, Та же, та же, что была тогда! Пред тобой я плакал без стыда О годах, прожитых бесполезно. Ты сказала тихо: «Ночью звездной, Здесь, в каких-то четырех стенах, Ты уснешь на белых простынях, И в стране, где счастие безбрежней, Встречу я тебя улыбкой прежней!» Облелеян нежностью былой, Снова был я мальчиком с тобой, Целовал протянутые руки, И, чрез годы медленной разлуки, Душу скорбную ласкала вновь Первая блаженная любовь.

Декабрь 1911

* * *

Две тени милые, два данные судьбой

Мне ангела…

Пушкин

Как ангел тьмы и ангел света, Две тени строгие со мной, И властно требуют ответа За каждый день и подвиг мой. Один, «со взором серафима», Лелеет сон моей души, Другой, смеясь, проходит мимо И дерзко говорит: спеши! Но лишь я вслед за ним дерзаю, Бросаясь в гибельный хаос, — Другой зовет к земному маю, К блаженству думы, к счастью слез. И каждый вечер – двое! двое! Мне произносят приговор: Тот – неземное, тот – земное, Кляня, как ужас и позор. Но неземное сходно с бездной, В которую готов я пасть, А над земным свой полог звездный Волшебно распростерла страсть. И я, теряя в жизни грани, Не зная, душу где сберечь, В порыве темных отрицаний На ангелов взношу свой меч!